О дереве судят по плодам - [35]

Вот, кажется, и все события.

Ну, а как жилось, работалось председателю? Все ли у него шло гладко и легко? Этого я не знал.

Желание поехать в колхоз все росло. Хотелось встретиться с председателем, поговорить с ним. Когда это желание сделалось нестерпимым, я бросил все свои дела и отправился в Евшан-Сары.

…Поток автомашин, идущих в сторону Берземина, казался еще более плотным, чем прежде. Много автомашин катилось навстречу. Только горы, бесконечной грядой тянувшиеся слева, совсем не изменились: те же зубцы на вершинах и те же волнистые склоны, подернутые полупрозрачной дымкой. Прежними казались и зеленые квадраты полей, и мелкие оросители с редким, просвечивающим насквозь строем камыша, и летевшие навстречу деревья.

Наконец, вдали показались светлые, похожие на башни, корпуса Берземинского цементного завода с желтоватым дымком над высокими трубами. А вот и знакомый переезд через железную дорогу, неподалеку от которого арочный въезд в колхоз «Октябрь». Отсюда — прямая дорога из белых бетонных плит. Потом — поворот направо, на другую улицу, потом еще такой же поворот, и я — во дворе колхозного правления. Перед входом в контору я уже не увидел портретной галереи передовиков, отсюда ее перенесли в колхозный музей. Темно-зеленые туи, росшие перед зданием правления, удивительно похорошели, стали как будто строже, стройнее. Во дворе колхозного правления собралось много народу. Одни сидели на скамейках, в тени деревьев, другие — прямо на земле, вдоль сухого арыка. Было заметно, что люди кого-то ждут.

По правде говоря, я ехал в колхоз наудачу, без предварительного звонка, и не очень рассчитывал на встречу с председателем; он мог уехать в поле, на ферму, к чабанам, на целинный участок или на строительный объект — у председателя всегда и везде есть дела.

Я постучался в дверь и вошел в знакомый кабинет. В это же время из-за стола вышел человек, в котором я с трудом узнал Бегенча Оракова. Лицо потемнело, покрылось какими-то странными вмятинами, глаза запали и были без прежнего блеска. И даже шапка его из дорогого чудесного сура, далее она, уже не сверкала, как прежде, загадочным радужным блеском.

— Что случилось? — с тревогой спросил я председателя, присаживаясь к столу. — Ведь времени прошло не так уж много, а вы так изменились…

— Хвораю, брат, — сказал Ораков, и в хрипловатом голосе его послышалась грусть. — Врачи говорят, что давление, гипертония… Да ведь к ним только попадись, к врачам-то, — сразу сто болезней найдут!

— И вы продолжаете работать! — упрекнул я башлыка. — Да разве в таком состоянии можно? Немедленно ложитесь в больницу…

Бегенч внимательно выслушал мою взволнованную тираду и мягко, с хрипотцой произнес:

— Некогда, брат. Народу овощи нужны…

Ораков — человек долга. В этом я убедился лишний раз. Он всегда считал, что престиж колхоза, забота, о благе народа — неизмеримо выше его личного благополучия. И, если ты умеешь еще ходить, двигаться и что-то делать, ты не должен покидать своего поста. Тем более, что болезни, как и здоровье — невечны, они тоже проходят.

Убедившись в бесполезности своих усилий уговорить председателя взяться за лечение, я спросил:

— Вы кого-то ждете?

— Да. Молодых арабов из Палестины. Они хотят посмотреть наш музей. Кстати, вы ведь тоже его не видели. Давайте вместе посмотрим.

Вскоре башлыку доложили, что гости осмотрели поля, виноградники, детский сад и сейчас находятся во дворе колхозного правления.

Мы вышли во двор. Палестинцев было человек двадцать. Все они были люди молодые, одетые скромно, но со вкусом, в разноцветные куртки и модные джинсы. Увидев председателя, они радостно заулыбались, плотно окружили его и что-то наперебой стали ему говорить. Переводчик, высокий, русый парень, негромко и спокойно перевел сказанное. Выслушав переводчика, Ораков всех пригласил в музей. Тут же к арабам примкнули и те, кто находился во дворе колхозного правления. Ораков шел во главе гостей, заметно выделяясь среди них своим внушительным ростом, золотисто сверкавшей на солнце каракулевой шапкой и просторным «башлыковским» костюмом.

Колхозный музей находился в центре села, в новом белостенном доме под шиферной крышей. В небольших светлых залах были размещены сотни различных экспонатов: предметы домашнего обихода, которыми пользовались жители Евшан-Сары в начале нашего века, орудия крестьянского труда: кетмень, серп, лопаты, деревянная соха-омач; макеты бедных закопченных юрт. В этом же зале — фотографии колхозных ветеранов — людей пожилых, убеленных сединой. Это — портреты тех, кто в трудные годы начинал строить новую жизнь на селе, боролся с басмачеством и до седьмого пота работал на полях молодого коллективного хозяйства.

Много экспонатов посвящено было сегодняшнему дню колхоза, бурному развитию его культуры, экономики. Тут были многочисленные альбомы с фотографиями поселка, школ, новой техники, полей, эпизодов вдохновенного труда. В этом же зале — портреты лучших людей села, передовиков. Какие живые лица! Сколько блеска в глазах! Сколько обаяния! Не были забыты и те, кто в горькую годину ушел на фронт, на защиту Родины, ушел и не вернулся, пал как герой. Молодые, юные лица. Такими они и останутся навсегда.