О дереве судят по плодам - [30]

— Итак, слушай, Аман, — дружеским тоном начал Ораков. — Если хочешь вернуться домой, постарайся быть откровенным. Скажи: что ты знаешь о зерне, похищенном с участка Гаплан? Ведь ты там живешь?

— Там… Но я ничего не знаю. Я ничего не брал! И почему это вы меня допрашиваете, а не Байрама? — взволнованно, чуть не плача, заговорил Аман.

— И до Байрама очередь дойдет. Не все сразу, — пообещал председатель. — А вначале я хочу поговорить с тобою. Поверь, запираться или утаивать что-либо нет смысла. Обо мне ты, наверно, уже слышал, знаешь какой я человек. Я никого еще не подводил. На подведу и тебя. Скажешь правду — пойдешь домой. Если будешь обманывать, запираться, следствие может затянуться. Отсюда вас переведут в городскую тюрьму и там могут продержать еще месяца четыре. Так что подумай хорошенько…

Опустив голову, Аман долго молчал, видимо, колебался, затем еле слышно сказал, что лично он не знает, где она находится, но слышал от кого-то, что ее увезли в Ашхабад, на какую-то Хитровку.

…Несмотря на поздний час, Ораков вместе с Аманом поехали в Ашхабад. По дороге Аман еще больше уточнил местонахождение зерна: где-то рядом с третьим парком. Ораков, почти ежедневно наезжавший в Ашхабад, не знал, где находится этот парк. Поэтому особых надежд на удачный поиск он не возлагал.

Вначале найден был парк. Бегенч подъехал к нему со стороны прямой широкой магистрали и сошел с машины. Не спеша подошел к угловому дому, посветил фонариком: в темноту вдоль прямого арыка, над которым высоко к звездному небу взметнулись прозрачные кроны гледичий, убегал узкий, выложенный кирпичом, тротуар. Между фасадами домов, выходившими на тротуар, белели глухие заборы. За заборами виднелись виноградники, верхушки деревьев. Ораков погасил фонарик, остановился. «Вот и угадай, где тут спрятано зерно, — подумал он. — А может, это просто моя фантазия? Может, это я придумал все? Ведь рядом с этим парком есть и другие улицы»?

И все-таки — то ли случайно, то ли интуитивно, — а председателю удалось напасть на верный след.

Свой поиск он начал с угла той улицы, напротив которой в густом таинственном мраке стоял ночной настороженный парк. Бегенч включил фонарик и медленно двинулся по узкому тротуару вдоль домов. Он останавливался возле каждой калитки, каждых ворот, шарил по земле лучом фонарика и двигался дальше. Так он миновал пять или шесть домов — и все безрезультатно. И вдруг возле калитки следующего дома он обнаружил на тротуаре несколько зерен пшеницы. Подошел к воротам. Здесь просыпанного зерна оказалось больше.

Окна в доме были закрыты ставнями, но в узких щелях между створками желтели полоски света. Ораков постучал в калитку. В ответ за забором громко залаяла собака. Долго никто не выходил. Стук пришлось повторить несколько раз. Наконец за калиткой послышались шаркающие шаги и недовольный хриплый голос:

— И кого в такую пору тут носит?

— Откройте, пожалуйста, — отозвался Ораков.

Заскрежетал железный засов и вслед за этим со скрипом приоткрылась калитка. В узком проеме вначале показался старый, словно в наморднике, в железной сетке закопченный фонарь. Потом калитка открылась шире и за фонарем возникла темная фигура пожилой женщины в белом платке.

— Чего вам? Кого ищите? — спросила она грубым голосом.

— Пшеницу ищу, — откровенно признался башлык.

— А мы тут причем?

— Да, говорят, вы покупали на днях, — взял он на пушку старуху.

— Вранье все это! — воскликнула она, негодуя. — Вранье! — И заперла калитку.

— Ну, тогда… пришлите кого-нибудь из мужчин! — крикнул ей вдогонку Ораков. — Есть у вас мужчины?

Ответа не последовало. Но отступать Ораков не хотел. Он снова стал стучать в калитку.

— Что ты барабанишь, как сумасшедший? — строго спросил из-за калитки мужчина, очевидно, давно уже притаившийся там и скрытно следивший за всем, что происходило на улице.

Снова лязгнул засов и на улицу вышел высокий седой старик.

— Вы хозяин этого дома?

— Я хозяин, — ответил старик.

— Покупали на днях пшеницу?

— Нет, не покупали.

— Не обманываете?

— Зачем обманывать вас…

— А это что? — Ораков бросил луч фонарика на землю и провел им туда-сюда по рассыпанным зернам пшеницы. — Это откуда?

— А я почем знаю? Может, кто просыпал… случайно, — почесал в затылке старик.

— А вы, значит, ни при чем?

— Значит, ни при чем.

— Это неправда, — возвысил голос Ораков. Он чувствовал, что старик обманывает его. — Хочу сообщить вам, что преступники, укравшие зерно, уже пойманы и находятся под следствием. Они-то и указали ваш адрес.

— Да что вы!.. Никакой пшеницы у нас нет! Не покупали мы. Да и что вы привязались к пожилым людям в такой час? — с горькой обидой произнес старик, и Ораков готов был поверить его словам — с таким неподдельным волнением и искренностью они были сказаны. И хотел было уже расстаться, но какое-то внутреннее чутье подсказывало ему, что старик лжет, что пшеница здесь, у него.

— Поверьте, я не хочу причинять вам неприятности, — дружелюбно произнес Ораков, — напомню лишь, что закон строго карает тех, кто укрывает и хранит краденое.

В ответ старик лишь сердито засопел.

— И не хотелось бы сюда приглашать милицию, — продолжал председатель. — Мы могли бы все уладить и без нее: вы отдаете нам пшеницу, мы забираем ее — и дело с концом!