О чем знает ветер - [112]

– Энн, ты что, меня спасти пытаешься?

– Конечно. И сейчас, и вообще.

Долгая судорога прошла по его телу. Томас не отворачивался, когда я целовала уголки его рта, прежде чем языком раздвинуть губы. Ладони скользили по гладкой, мускулистой груди, и сердце, трепетавшее под ними, постепенно – и синхронно с убыванием предрассветной мглы – убыстряло бег. Наконец Томас закрыл глаза и позволил себе полноценный, долгий поцелуй.

Несколько мгновений мы были поглощены взаимными ласками. Игра наших губ становилась всё ярче, мы оба воспаряли, но лишь для того, чтобы вернуться с небес на землю – не вдруг, а с мягчайшей постепенностью. После возвращения наши губы, теперь уже насытившиеся и припухшие, еле двигались. Истома, которая всегда сопутствует кульминации, овладела нами. Поцелуи продолжались, да, но языки, разъединившись, вновь соприкасались по инерции – так, долго и неохотно, успокаивается после шторма прибой.

А потом ладони Томаса скользнули туда, где капот был ненадежно скреплен пояском, и стали обминать, как тесто, плоть моих бедер. Двинулись выше, потешили соски и вернулись к бедрам – настойчивые, властные, благоговеющие. Я не поняла, в какой момент мы с Томасом оказались на полу, когда именно Томас решил для себя: к чёрту тоску и дурные предчувствия. Его губы повторили маршрут ладоней, капот был развязан и отброшен, и я, подобная самой Земле, распростерлась под ним, лучась любовью и жизненной силой. Томас, мой спаситель, мой защитник, впитывал то и другое.

17 января 1922 г.

Дойл вновь собрался 14 января. В половинном составе, ибо де Валера и его единомышленники ушли. Артура Гриффита выбрали председателем новой Ассамблеи, Мика – главой Временного правительства.

Мы с Энн уехали назавтра после финальных дебатов и голосования, которое раскололо Дойл. Дромахэр казался спокойным и безопасным лишь по сравнению с Дублином, и все-таки мы рвались туда и вдобавок оба скучали по Оэну. Однако уже через несколько дней мы вернулись в Дублин вместе с нашим мальчиком. Повод был особый – передача Дублинского замка, этого символа британского владычества, Временному правительству.

Мик опоздал на церемонию. Прикатил в открытом автомобиле семью минутами позже назначенного срока. На нем был отутюженный, даром что старый, волонтерский мундир, сапоги сияли, как два зеркала. Мика встретили восторженным ревом, а Оэн, который сидел у меня на плечах, закричал ему, как давнему другу: «Мик! Мик!» Я дара речи лишился – настолько растрогался. Энн плакала в открытую.

Потом Мик рассказывал, что лорд Фицалан, сменивший Джона Френча на посту лорда-лейтенанта Ирландии, скривился и процедил: «Мистер Коллинз, вы опоздали», на что Мик парировал: «Вы прождали всего семь минут, в то время как нам пришлось ждать семь столетий».

Во вторник мы наблюдали, как новоиспеченные члены Гражданской гвардии шествуют к Дублинскому замку, весьма внушительные в униформе темных тонов и в головных уборах с эмблемами. Мик сказал, это только первые рекруты, скоро их будет гораздо больше. Неудивительно, в стране половина населения без работы, вот парни и записываются в Гвардию.

Никогда не забыть мне этих дней. Росчерк пера – и наступил мир; это чудо, кто бы что ни думал про Мика и Англо-ирландский договор. Кажется, люди этому чуду еще до конца не верят – но ликуют. Радостью охвачен каждый дом, в газетах на все лады повторяется фраза «Этот день наконец-то настал!». Правда, в Дублине пока не очень-то заметны изменения. Но достоверно известно: британцы готовятся к выводу своих войск отовсюду, кроме трех портов. А помпончатые с черно-пегими уже исчезли.

Т. С.

Глава 22 Утешение

Про Евин грех и свой шесток

Отлично знала я.

Но страсть – неистовый поток

В теснине бытия.

Он выбрал щепку – и понёс.

А там… какой с потока спрос?

У. Б. Йейтс

СИМВОЛИЧНОСТЬ ЯНВАРСКОГО ВЫВОДА из Ирландии британских войск померкла за остаток зимы. К весне уже никто и не помнил о том, какие надежды связывались с этим событием. Если раньше противостояние имело место между ирландцами и британцами, то после принятия Англо-ирландского договора две оппозиционные друг другу фракции (одна поддерживала Договор, другая считала его актом предательства) начали активно готовиться к борьбе за власть, каковая борьба подразумевала и агитацию. Ирландская республиканская армия раскололась надвое. Половины получились почти одинаковые. Ратующие за Свободное государство сплотились вокруг Майкла Коллинза. Под знаменем республиканцев сошлись те, кто презирал компромисс и требовал для Ирландии статуса республики здесь и сейчас.

Де Валера вовсю вел кампанию за отмену Договора, играя на чувствах ирландцев, обиженных британцами. Натерпевшиеся от кровного врага, эти люди испытали глубочайшее разочарование, когда вместо реванша в виде республики им было подсунуто Свободное государство, не верили, что Британия, известная своим коварством, и впрямь будет придерживаться условий Договора. Ведь нарушили проклятые бритты Лимерикский договор?[54] То-то же. Так что помешает им поглумиться и над этой «бумажкой»?

Майкл Коллинз в ответ начал свою кампанию – за Договор, против вооруженных конфликтов, против войны. Агитировал он в разных графствах. Скоро у него появились многие тысячи сторонников. Томас теперь мотался по стране вслед за Майклом, оказывал моральную и, наверно, материальную поддержку. Но, по-моему, еще важнее было Томасу улавливать биение общественного пульса. В графствах Литрим и Слайго, как и всюду в Ирландии, произошел раскол. Если раньше ирландцы сплачивались против помпончатых и черно-пегих, если на этих выродков был направлен народный гнев, то теперь вектор гнева сместился. Врагами сделались бывшие добрые соседи, подозрительность подорвала даже многолетние дружеские связи. Кошмары мучили Оэна едва ли не каждую ночь. Бриджид разрывалась между преданностью Томасу и любовью к сыновьям. Боясь за свою прапрабабку (ей грозил нервный срыв) и, конечно, за Оэна, я не сопровождала мужа в поездках. Я оставалась в Гарва-Глейб.