О чем ты молчишь? - [20]

Тогда, в марте, Мишка всё провернул за одни сутки. Вспоминая этот долгий день, он каждый раз потом поражался, как хватило у него сил, мудрости и фарта сделать всё как надо.

Выйдя из коттеджа Эдуарда Вадимовича, ребята пошли к станции. Было мартовское утро. Поднявшееся над дальним лесом солнце обещало хороший теплый день. Но пока мороз держал землю в цепких кандалах. Покрытые ночной коркой лужи хрустели под ногами. Дворняжка, поджав хвост, пробежала через дорогу, лениво тявкнув на прохожих. Мишка поскользулся и шлепнулся посреди дороги. Олег, взмахнув руками, сделал вид, что сейчас упадет на него сверху, и ребята рассмеялись.

- Подожди до дома! – стряхивая мокрый снег с джинсов, сказал Мишка.

- Сильно побили-то? – серьезно спросил Олег.

- Дома покажу.

Но показать ничего не получилось.

Переполненная электричка везла жителей области в Москву на работу. Друзья еле протиснулись в самое начало вагона, и Мишка пропустил Олега к стене, изо всех сил стараясь удержать напор толпы и уберечь друга от прикосновений. Но людской поток прибывал на каждой станции. Ребят притиснули друг к другу. И новые пассажиры, пробираясь в вагон, задевали Олега плечами, кто – сонно, кто – раздраженно ворча: «Ну, проходите, что здесь встали? Всем надо ехать».

Тяжелая, отчаянная ночь, надвигающаяся безысходность одиночества, обида на молчавший телефон, потом – страх за друга, умолявшего о помощи, утренняя поездка и державшееся до последней секунды опасение, что Мишку не отпустят, что вот сейчас их догонит охранник Эдуарда и прикажет Мише возвращаться, вычерпали все силы Олега до дна. Ему стало плохо. Темная волна паники накрыла его с головой. Он закрыл глаза, отвернулся к стене вагона и вжался в нее, дрожа крупной дрожью и с трудом сдерживая подступающую к горлу тошноту и желание закричать. Мишка с силой уперся двумя руками и коленом в стену, освободив несколько сантиметров пространства, чтобы не касаться друга, и шептал ему:

- Держись, Олежка! Держись, скоро приедем.

Но Олег задыхался. И казалось, что сейчас он упадет и начнет биться в истерике. Опыт Куляба не раз помогал Мишке в сложные минуты. Ждать в ночной засаде вооруженный отряд контрабандистов тоже бывало очень страшно. Поэтому Мишка знал способы собраться.

- Олег, считай до ста двенадцати семь раз подряд. Вслух считай, только тихо!

Олег не переспросил, почему – до ста двенадцати? И послушно зачастил шепотом:

- Один, два, четыре, пять, шесть, семь, девять…

- Ты тройку пропустил. Считай сначала.

Олегу стало лучше. Он считал и считал, уже не пропуская числа. Так они доехали до вокзала. Но, подойдя к стеклянным дверям метро, равнодушно принимающим в себя многотысячную толпу, Олег остановился:

- Миш, я НЕ МОГУ в метро!

Мишка пристально смотрел на друга, просчитывая варианты и принимая решение.

- Сколько у тебя наличных?

- Много. Сорок тысяч. Я сотню снял на всякий случай: вдруг не хватит?

- И у меня - восемнадцать. Мы с тобой сегодня уедем отсюда. Тебе больше здесь нельзя. Пошли на такси!

Через час они заходили в студийный офис. Аркадьич, начавший офисное утро с разбора пасьянса, посмотрел на Самсонова с удивлением:

- Ты как здесь оказался? Выгнал тебя Эдуард Вадимович?

- Отпустил. Александр Аркадьевич, рассчитайте, пожалуйста, Олега. Он болен. Он не может больше сниматься.

Аркадьич уже несколько месяцев знал, что Серебряков болен. И еще он почему-то испытывал симпатию к этим двум мальчишкам. Он вызвал по телефону бухгалтера и, посмотрев на отрешенно стоящего в дверях Олега, спросил Мишу:

- Чем-нибудь помочь?

- С какого вокзала поезд уходит… на Новгород? – спросил Мишка.

- С Ленинградского. Я тебе машину с водителем дам.

Мишка замотал было головой, но Аркадьич добавил:

- Это – за счет студии, бесплатно.

Бухгалтер принес расчет для Олега: двадцать четыре тысячи. Ребята подписали все бумаги.

- Так как он тебя все-таки отпустил? – спросил Аркадьич Мишку на прощание.

- За меня Олег заплатил, - забирая Олеговы деньги и две трудовые книжки, ответил Миша.

Когда через три минуты в офис зашел Зюзя, Александр Аркадьич истерично смеялся.

- Что случилось, Саш?

- Серебряков… выкупил… своего Самсонова… у Вадимыча, - Аркадьич едва переводил дыхание от хохота.

- В смысле? Как выкупил?

- ДЕНЬ-ГА-МИ!

Зюзя прыснул со смеху:

– Серебряков? У ВАДИМЫЧА? КАКИМИ деньгами?

- Откуда я знаю? – Аркадьич утирал слезы и пытался отхлебнуть кофе, чтобы успокоиться, но снова поперхнулся смехом. – Хрен ли им – у них огромная любовь! Нашлись, значит, деньги!

- С Вадимычем в последний раз, помню, Брынцалов***(11) пытался торговаться за коньячный завод. Но у Брынцалова кишка тонка оказалась против «золота партии».

- А у Серебрякова – не оказалась! – навзрыд заржал Аркадьич. – Я – за что купил, за то и продаю. Иди, убедись: они сейчас там у себя, на девятом этаже, вещи собирают!

- Может, он сбежал? – насторожился Зюзя.

- Если бы он сбежал, двадцать Вадимычевых головорезов в масках сейчас били бы нас с тобой прикладами под ребра, завывая: «Где Самсонов? Колись, сука, сейчас кишки свои будешь жрать!» А тут всё просто: Серебряков сделал Вадимычу предложение, от которого тот не смог отказаться!