О чем поет вереск - [24]

— Как… чудесно…

Этайн глубоко вздохнула и провела пальцами по влажным губам, которые только что нежили его губы, словно желая запомнить его поцелуи. Легко розовеющая кожа еще держала румянец, глаза были подернуты поволокой — словно земная женщина побывала в стране еще более волшебной, чем та, в которой очутилась.

А биение ее сердца Мидир ощущал на расстоянии.

— Без тебя? — вздохнула Этайн, приходя в себя. — Невозможно.

— А лишиться чувств, пока я буду показывать мой дом?

— Невозможно тем более.

Эта женщина будет держаться до последнего, и Мидир взял кусок с червленого серебряного подноса. Этайн, глядя на него, начала есть — как и все, что она делала, очень изящно. Мидир отвел глаза, не желая смущать ее.

— Какой странный вереск в этой кадке, — проследив за его взглядом, удивилась Этайн.

— Тут было что-то древнее и засохшее, еще со времен старых богов, — пожал плечами Мидир. — Мне показалось проще вырастить твой любимый цветок, чем выбрасывать. Я готовился к твоему появлению.

Этайн обвела глазами все покои.

— Спальня кажется тебе невместно большой, моя королева?

— Нет, конечно! Хотя… Да. Да! Где-то же должно обитать твое величие! На инкрустации, — она указала на каменный пол, прищурилась немного, — кстати, изумительной, можно принимать послов нескольких стран, в постель уложить с десяток стражников, в шкафу играть в прятки, в сундуках — жить! В комоде хватит одежды для половины Манчинга, а на полках, видимо, живут все книги дома Волка?

— С того, что мне не хотелось возвращать в библиотеку, я сделал копии, — ровно ответил Мидир, не решив, рассердиться ему или рассмеяться.

— Сколько же лет этим вещам?

— Несколько тысяч.

— Как и тебе? — шутливо произнесла Этайн.

— Мне — чуть меньше.

— Ты не потерял интерес к жизни!

— Мы — не люди. Ши хранят воспоминания, они не меркнут, не размазываются в памяти. Мы всегда можем вернуться памятью в прошлое и воскресить его.

— Сначала я решила, ты очень молод! Может, потому что так невозможно прекрасен?

— Садись рядом, — позвал Этайн Мидир.

— Эта улыбка, — продолжила она, прижавшись спиной, откинув голову на плечо и крестив его руки на своей талии, — словно все вокруг принадлежит тебе, только об этом еще не знает — вдруг сменяется вековой печалью. А глаза холодные, темные, словно небеса перед грозой, — тихо вымолвила Этайн. — Серые хамелеоны. Звери переменчивые, отражающие все цвета этого мира. Желтые, зеленые… — она запнулась, нахмурилась. — Голубые…

Мидир спешно протянул деревянный кубок.

— Эбен? — Этайн отпила из него и погладила резьбу. — Его еще называют хурмой. Темный, почти черный, как все в твоих сумрачных покоях. Дереву было много лет!

Этайн провела пальцем по травяному узору.

— Тяжелый, брось в воду — утонет. Годичные слои незаметны, сердцевинные лучи узкие и… — она задумалась. — Металлический блеск… Очень, очень богатый и дорогой вид. Обезвреживает большинство ядов. Ты боишься отравления?

— Обычная предосторожность. Не знал, что ты столь хорошо разбираешься в дереве!

— Я занималась резьбой. Немного, для души. Упрямый, очень упрямый, своевольный эбен. Почти вечный! Сильный, плотный, красивый. Редкого мастера слушается. Норовист до того, что скорее сколется или сломает инструмент, чем подчинится. И то, лишь ласковой руке.

— Так и есть, — улыбнулся Мидир, и губы Этайн слегка дрогнули.

— Камень… — она провела пальцем по вставкам. — Он чудесен! Агат, оникс, кошачий глаз? Нет, слишком черный. Циркон! Странное ощущение.

Овальная огранка — почти кабошон — в точности повторяла камни в ожерелье Эохайда, и у Мидира екнуло сердце. Он протянул свой кубок, сбивая воспоминания:

— За то, чтобы мой дом стал твоим домом.

— За твой дом!

Этайн, кивнув серьезно, отпила теплого вина, вытерла губы и руки мокрой салфеткой, предусмотрительно оставленной Воганом. Вздохнула:

— Скажи, мой супруг. Ведь ши не болеют?

— Нет. Благие впадают в сон-жизнь, высшие неблагие не могут остановить круговорот обращений… Но это все связано с недугом души, а не тела. Что тебя беспокоит?

— С одной стороны, это очень хорошо! Зато с другой… Значит, знахарничать мне не придется. В чем будут состоять мои обязанности в доме Волка?

— О чем ты? — Мидир присел напротив на корточки, взял ее ладони в свои, прижал к горящим щекам.

— Рабов у вас нет, и меня это радует. Я обучена вести приемы, умею следить за порядком, за двором, за приготовлением блюд, хоть за конюшней!

Мидир качал головой на каждое ее слово.

— Нет?! Но как же! Если у тебя есть всё, зачем тогда нужна королева?

Он прижал ее руки к своей груди.

— Так уж и всё? Может, было пусто здесь?

— Мидир! — ахнула Этайн.

Слетела с кресла, шепнула счастливо: «Мое сердце!», зарылась пальцами в его волосы, прижалась губами к его губам…

Она отдавала всю себя даже в поцелуе. Темное, слепое вожделение захлестывало волчьего короля с головой. Ее грудь касалась его груди, аромат вереска забивал ноздри.

Однако этот цветок требовал нежного обращения. Мидиру очень хотелось, чтобы Этайн была счастлива в этот Лугнасад. Он сдержал себя.

— Пойдем, моя дорогая.

— Ты назвал ее «дорогой», — голос Джареда был еще более холоден, чем обычно.