О чём пела золотая кукушка - [4]
На каменистой голой земле, словно тоскующий странник, одиноко гулял холодный ветер. Оглядевшись, Алтын-Кеёк увидела высокую, покрытую зеленым лишайником скалу, в очертаниях которой узнала облик своего любимого брата. На его каменном лице застыла каменная улыбка, а рядом белым утесом стоял богатырский конь Хара-Хулат.
Страх черной змеей подползал к ее сердцу, взор затуманился, и Алтын-Кеёк показалось, что голубая твердь неба вот-вот опрокинется на безжизненную вершину тасхыла. Холодный порыв колючего ветра заставил ее вскочить на ноги. Стремглав бросилась она вниз по узкой тропинке, которая вела к белому дворцу ее отца. Она бежала так быстро, словно в спину её вонзилась раскаленная в полете стрела, пущенная из тугого лука.
Старый Албыган с тоской смотрел в сторону Кирима, откуда еще недавно доносилась победная песнь Хулатая, и с нетерпением ожидал возвращения дочери. Увидев слезы на глазах испуганной Алтын-Кеёк, старик понял, что случилась большая беда.
— Отец мой, — сказала лунноликая красавица, — наш Хулатай вернулся. Много чужедальних дорог взрыхлил богатырским копытом могучий Хара-Хулат, не раз Хулатаю приходилось обнажать остроконечный меч и натягивать тетиву боевого лука. Но он ослушался тебя и нарушил отцовский завет. Пешему лошади не давал, бедняка не одел, сироту не вырастил богатырем. Лишь в кровавой битве искал он утеху. Поэтому его проклял народ, и наш Хулатай превратился в безмолвного каменного истукана. Человек, родившийся с каменным сердцем, должен оставаться камнем, пока люди не простят его. Взгляни, отец, на вершину Кирим-тасхыла и ты увидишь своего окаменевшего сына.
Пораженный горем, Албыган тяжело опустился на кошму. Глядя на каменное изваяние, хранившее черты его любимца, старый богатырь сказал:
— Я учил тебя не ругая, Хулатай, а учил — советуя; я учил тебя не плеткой, а — добрым словом. Почему ты ослушался меня, сын мой? В дальних краях не прославился ты благородными и честными делами, слава защитника сирот не шла по пятам богатырского скакуна Хара-Хулата. Горе и слезы разноязыких людей — след твоего пути. Но стон чужой земли не тронул твоего очерствевшего сердца. На что же обрекаешь теперь свой народ? Ты не можешь подняться и оседлать быстроногого коня, ты не можешь взять в руки кованый меч и натянуть стальную тетиву месяцеподобного лука, да и каменное сердце твое не дрогнет при виде страданий родного края. Каменный истукан бессилен отвести от нас беду и несчастье…
Мудрый Албыган был прав. Как только весть о том, что его сын, юный алып, превратился в гранитную глыбу, словно горная лавина докатилась до самого края земли, воины кровавого Юзут-Хана окружили владения Албыгана.
Под покровом безлунной ночи тайными тропами пробирались они к подножию Кирим-тасхыла. А как выглянуло солнце и ласковые лучи его заиграли в чистоструйных водах Хан-Харасуга, засверкали вражеские шлемы, словно объятые ярким пламенем жаркого костра, а остроконечные пики зашевелились, будто верхушки вечнозеленых сосен в ветреную погоду.
Загудела, застонала земля под копытами неприятельских коней. Туча черных стрел, словно стая весенних скворцов, скрыла огнеликое светило. И тогда, усиленный эхом в горах, раздался зычный и дерзкий голос кровожадного Юзут-Хана:
— Война с криком пришла на землю твою, немощный Албыган! Белый скот твой я угоню, и сам ты станешь моим рабом. Несокрушимая сила моя разрушит твое жилище, а воины разграбят твои богатства. Когда ты стал стар и слаб, а сын твой единственный превратился в уродливую каменную глыбу, я пришел к тебе не как друг, а как враг. Можешь ли ты обнажить свой кованый меч, можешь ли натянуть тугую тетиву богатырского лука, есть ли стрелы у тебя, которые несут смерть? Выходи, я жду тебя, жалкий трус Албыган, и ты утолишь жажду собственной кровью!
Заслышав глумливые слова злоречивого Юзут-Хана, старый богатырь стал готовиться к кровавому поединку. Его жена, заботливая Ай-Арыг, помогла ему надеть кожаный панцирь, подала шестигранный стальной меч и треххвостую плеть, месяцеподобный лук и полный колчан смертоносных стрел.
Луноподобный лик Албыгана почернел от печали, солнцеподобное лицо его потемнело от горя. Простившись с женой и Алтын-Кеёк, старый богатырь направил своего быстроногого Ойата к Кирим-тасхылу, навстречу воинам непрошеного гостя.
У подножия крутой горы он остановил своего стройного скакуна, вынул из колчана остроконечную стрелу и на древке ее начертал: «Враги моего народа — мои враги! Я проклинаю тебя, несущий смерть живому, алчный злодей!»
Подобно сверкающей молнии взвилась стрела и вонзилась в землю на голой вершине у ног кровожадного Юзут-Хана.
На каменистой земле, высоко под облаками, там, где небо встречается с горной грядой, принял свой последний бой идущий на верную смерть Албыган.
Плотные цепи всадников, как стая голодных волков, окружили могучего Ойата. Засверкали сабли, затрещали скрещенные черноствольные пики. Тяжко застонала изрытая копытами пышногривых коней земля.
Отвечая ударом на удар, разя метким словом, спешившийся Албыган с трудом сдерживал натиск ненавистных пришельцев, но силы его были на исходе.
