О чём пела золотая кукушка - [20]
— Спасибо за добрый наказ, — сказал сын Хулатая и вместе со своим другом опустился на колени перед старшими. — Если вы скажете — прыгайте в текущую воду, мы прыгнем в текущую воду; если вы скажете — прыгайте в горящий огонь, мы прыгнем в горящий огонь. Враги нашего рода — наши враги£ И мы не посрамим светлой памяти предков!
Услышав слова, любимого сына, могучий Хулатай положил ладонь на рукоять остро заточенного меча и сказал:
— Удачи вам, юные смельчаки! Но не пристало и мне засиживаться за богатым столом и тешиться праздным весельем. Оскверненный прах моей матери, несчастной Ай-Арыг, кровь зарубленного врагами отца, мудрого Албыгана, взывает к отмщению. И мой долг — долг человека, называющего себя алыпом, в честном бою защитить всех обездоленных и лишенных крова. Я провожу вас, дорогие мои сыновья!
Не долго собирались в дальний путь три богатыря. А когда достигли высокого каменистого перевала, простились и пожелали друг другу счастья и больших удач. И пока светили звезды и смотрела во все глаза на землю бледная луна, юноши глядели вслед славному Хулатаю.
Но на этот раз всадник не гнал коня. Медленно, в такт шагам покачивая гривастой головой, ступал Хара-Хулат, а мысли его хозяина, не знающего страха храбреца, уносились, словно ветер с полноводной реки, к родному очагу, к своей белоснежной юрте, где вскоре (он, наверно, и не узнает об этом) родится его дочь с ласковым именем Хан-Чачах.
Глава шестая
О том, как, выполнив наказ старших, два юных богатыря получили имена и сын Хулатая стал называться Албанчи, а сын Хан-Миргена— Тюн-Хара
Говорят, что до самого синего моря дорога длиною в год; говорят, что до самого белого моря дорога длиною в жизнь. Кто проверил это, сам знает, а кто не знает, пусть проверит.
Не для того пустились в дальние странствия два юных алыпа, чтобы попусту мерить землю шагами и считать звезды над головой. Завет старших надежно охранял их в пути, и ничто не могло заставить их повернуть вспять, показав спину судьбе.
День зажигал и гасил солнце, ночь уступала дорогу луне, и ее бледнолицый круг покорно поднимался над окоемом и покорно скрывался в свой подземный чертог. Время бежало так же быстро, как преследуемый голодным волком заяц, и текло так же лениво, как лениво уползает в нору пресытившаяся змея.
Богатыри не знали, долго ли, медленно ли идут они. Звериные тропы сменялись степными просторами, а за полноводными реками возникали неприступные гряды гор.
Но однажды, когда предрассветный туман, словно стадо белых овец, рассеялся, гонимый дыханием прохладного ветра, усталые юноши услышали зловещий нарастающий гул.
Приложив правое ухо к земле, сын Хулатая сказал:
— Мне неведом этот незнакомый шум.
Приложив левое ухо к земле, сын Хан-Миргена сказал:
— Я никогда еще не слышал подобного звука.
И, словно сговорившись, они стремглав бросились, обгоняя друг друга, к огромному гранитному утесу, видневшемуся впереди. А как только юноши добежали до каменной глыбы и, запыхавшись, опустились у ее подножия, взору их открылась безбрежная синева.
— Неужели небо, опрокинутое на землю, люди называют морем? — молвил сын Хулатая.
— Наверно, морем называют небо, которое разлилось по земле, — неуверенно ответил сын Хан-Миргена. — Но как бы там ни было, мы, видимо, достигли заветной цели.
— Да, — сказал сын Хулатая. — Это то самое море, о котором говорила нам мудрая сестра твоего отца, прекрасноликая Алып-Хан-Хыс. И мне кажется, что встречи с ним я ждал целую вечность. Но я уступаю тебе дорогу! Прыгай первым и соверши подвиг во славу храброго рода Хан-Миргена! Покори каменистое дно бурного моря — и ты обретешь быстроногого карего скакуна и заслужишь богатырское имя. Вперед, мой брат! Что же ты медлишь?
Но сын Хан-Миргена с опаской смотрел на разбушевавшуюся морскую стихию.
Волны величиною с пустынную вершину безлесой горы обрушивались па скалистый берег. Белая пена набегала на камни и с неистовым гулом откатывалась назад, оставляя после себя шевелящуюся сеть зеленых водорослей.
— Нет, — боязливо передернул плечами сын Хан-Миргена, — в бездонной пучине не ищут славы! Негоже мне, потомку гордых алыпов, искать голой пяткой каменистое дно! А если проклятый водоворот затянет меня в черную бездну, где нет ни солнца, ни луны и ни звезд? Кто вспомнит обо мне? Кто назовет мое имя?
— Не по той тропе направил ты бег быстрых дум, брат мой, — угрюмо сказал сын Хулатая. — У тебя еще даже имени нет, а ты уже печешься о том, чтобы его не забыли. Я уступил тебе право быть первым, а ты… ты недостоин этого! Ты — жалкий трус и думаешь только о себе! Ну что ж, орлы не летают попарно — это удел мелких птах! Я иду! А ты оставайся на берегу и грей пятки в горячем песке! Мне стыдно за тебя, и я жалею, что называл тебя своим братом. Прощай, сын Хан-Миргена, предавший память предков! Я не хочу больше знать и видеть тебя!
И сын Хулатая, не оглядываясь, побежал по песчаной косе, туда, где с грохотом дробились о скалы белогривые волны.
Войдя по пояс в мутно-зеленую воду, он на мгновение остановился и тронул ладонью волну так, словно похлопал по шее боевого коня, чтобы охладить его пыл. И бурная волна покорно отступила, обнажив песчаное дно, будто приглашая юного алыпа следовать за собой.
