О чем мы солгали - [6]

Он сказал все это самым доброжелательным тоном, очень деликатно, но я мгновенно пришла в ярость:

– Я нянчусь с этим ребенком дни напролет, – прошипела я, игнорируя успокаивающее прикосновение Дага к моей руке. – Я бесконечно общаюсь с ней, играю, целую, люблю ее и не прекращаю говорить ей, какая она особенная. И я вовсе не жду от своей трехлетней дочери, что она будет «удовлетворять мои эмоциональные потребности». Вы считаете меня идиоткой?

Но он заронил зерно сомнения, намек был очевиден. С какого бока ни посмотри – виновата я. Глубоко в душе я, конечно, волновалась, что Нил прав: мне чего-то не хватало, из-за меня произошло то, что произошло, что бы это ни было. Мы ушли из кабинета психолога и никогда больше к нему не возвращались.

В тот самый день, когда она убила Луси, я стояла и смотрела на свою пятилетнюю дочь сквозь открытую дверь в ее комнату и последняя надежда на то, что я ошибалась, что Ханна выправится, что где-то внутри она нормальный, здоровый ребенок, испарилась. Я прошла через комнату и взяла ее за руку. «Пойдем со мной», – сказала я и повела в мою спальню. Ни протеста, ни особой заинтересованности с ее стороны – это только усилило мой гнев. Я подтащила Ханну к кровати; она стояла рядом, смотрела на голову Луси на подушке и я увидела – клянусь, увидела – выражение удовольствия, промелькнувшее в ее глазах. Когда Ханна повернулась ко мне, взгляд ее был совершенно невинен.

– Мамочка? – сказала она.

– Это ты. – Мой голос дрожал от гнева. – Мне все известно. – Я любила мою птичку. Она перешла ко мне от одной пожилой соседки, с которой мы были когда-то дружны; все эти годы без ребенка в доме мое внимание было сосредоточено на Луси – милом, беззащитном, крошечном существе, нуждавшимся в заботе и во мне. Ханна знала, насколько сильно я любила Луси. Да, знала.

– Нет, – ответила она и наклонила голову набок, продолжая изучать меня. – Нет, мамочка. Это была не я.

Я оставила ее около кровати, а сама бегом спустилась в кухню. Там стояла клетка Луси – дверка распахнута, окоченевшее обезглавленное тельце лежит на полу рядом с клеткой. Скользя взглядом, я быстро осмотрела все вокруг. Как она это сделала? Чем? Разумеется, у нее не было доступа к кухонным ножам. Пронзенная внезапной догадкой, я побежала обратно наверх в ее комнату. И вот она – металлическая линейка из ящика для инструментов Дага, лежавшая на столе. Днем раньше я слышала, как Ханна просила Дага дать ей линейку «для дела», как она объяснила. И теперь линейка валялась рядом с ее поделками, я смотрела на нее, пока тошнота не подступила к горлу.

Я не слышала, как Ханна последовала за мной из кухни наверх, тихо вошла в комнату и очутилась рядом.

– Мамочка? – позвала она.

Душа ушла в пятки.

– В чем дело?

Она посмотрела на мой живот.

– Все в порядке?

Ее манера говорить – чарующим мелодичным голосом, немного пришептывая, – была восхитительна, все это отмечали. Я преодолела отвращение и спросила:

– Что? Что в порядке?

Она изучающе посмотрела на меня.

– Ребенок, мамочка. Малыш в твоем животике. Он в порядке? Или тоже умер?

В защитном жесте я прижала руку к животу, словно обороняясь от удара Ханны. Она сверлила меня взглядом.

– С чего ты взяла, что ребенок мертв? – прошептала я. – Почему ты так говоришь? Не может быть, чтобы Ханна знала о самом большом из моих страхов – что ребенок, наше второе чудо, не выживет, появится на свет мертвым. Эти навязчивые мысли были следствием наших непростых с ней отношений, я думаю. Я почти чувствовала, что заслуживаю все это, ведь я такого наворотила с Ханной. В наказание у меня заберут мое нерожденное дитя.

Когда я посмотрела в ее глаза, по моей спине пробежал холодок.

– Стой здесь, – сказала я. – Не уходи, пока я не разрешу.

Этим же вечером я рассказала обо всем Дагу.

– Что мы будем делать? – спросила я. – Что, черт возьми, мы будем делать?

– Мы не знаем наверняка, что это была Ханна, – вяло отреагировал он.

– Тогда кто, черт побери?

– Возможно… Боже, я не знаю! Возможно, лиса или кто-то из слоняющихся соседских детей.

– Не будь дураком!

– У нас в саду все время шныряют лисы, – сказал он. – Ты уверена, что черный ход был закрыт?

– Ну… нет. Она была открыта, но…

– Мы должны были раньше предупредить Ханну, чтобы она не оставляла клетку незапертой, – добавил он.

Правда, Ханна любила кормить Луси, хотя знала, что ей не разрешалось открывать клетку без меня, может быть, она вертела щеколдой туда-сюда.

– Хорошо, а как насчет того, что она сказала о ребенке? – спросила я.

Даг устало потер лицо.

– Ей пять лет, Бет. Она пока не понимает, что такое смерть, так ведь? Вероятно, ей страшно из-за ее нового братика или сестренки.

Я посмотрела на него в упор.

– Не могу поверить… как ты можешь так говорить! Я знаю, что это Ханна. Да у нее на лице все было написано!

– А ты-то где была? – Он повысил голос. – Где, черт возьми, ты была в это время? Почему не следила за ней?

– Не смей меня обвинять! – прокричала я. – Не смей!

Обеспокоенные, утомленные, мы продолжили спорить, язвить, ершиться, нападать друг на друга.

– Мамочка? Папочка? – Ханна возникла в дверном проеме, сонная и такая очаровательная в своей розовой пижаме. В руке она держала мишку. – Почему вы кричите?