О чем мы говорим, когда мы говорим об Анне Франк - [10]

— Игра в мысленный эксперимент, — вставляет Шошана.

— На случай холокоста в Америке мы иногда обсуждаем, кто из наших друзей-христиан согласится нас спрятать.

— Что-то не пойму, — говорит Марк.

— Да все ты понимаешь, — говорит Шошана. — Все просто. Вот гляди: если будет Шоа, если Шоа повторится, представь себе, что мы в Иерусалиме, и на дворе сорок первый год, и великий муфтий добился своего. Что тогда сделает твой друг Джебедия?

— А что он может сделать? — спрашивает Марк.

— Он может нас спрятать. Если рискнет своей жизнью, и жизнью своей семьи, и жизнью всех, кто его окружает. Вот в чем состоит игра: готов ли он — без дураков — пойти на такое ради тебя?

— Джебедия — самый подходящий человек. Мормон, — говорит Марк. — На их фоне ваша кладовая… У мормонов наверняка припасено еды на целый год, на случай Восхищения на небо, или как это там у них называется. И воду они тоже запасают. Или нет, у мормонов другое — секс через простыню. Нет, стоп… — задумывается Марк. — Кажется, про простыню — это о нас рассказывают.

— Ладно, — говорит Деб, — давайте не будем играть. Серьезно, пойдемте-ка обратно на кухню. Я могу заказать обед из глатт-кошерного ресторана. Можно пообедать на воздухе, на газоне, поедим по-человечески, нечего фастфуд глодать.

— Нет, нет, — говорит Марк. — Я буду играть. Постараюсь настроиться на серьезный лад.

— Так спрячет он вас или нет? — спрашиваю я.

— И девочек тоже? — размышляет вслух Марк. — Я что, должен притвориться, будто у него в Иерусалиме есть тайный мотель, где он сможет всех нас приютить, все двенадцать человек?

— Да, — говорит Шошана. — У них в семинарии или еще где-нибудь. Конечно.

Марк размышляет долго, очень долго. Жует печенье и размышляет, и смотрит в пространство: явно проникся идеей, воспринял ее серьезно, донельзя серьезно.

— Да, — произносит Марк. И его голос даже дрожит от волнения. — Наверно, да. Ради нас Джеб пойдет на это. Спрячет нас. Рискнет всем, что у него есть в жизни.

— Я тоже так думаю, — говорит Шошана, улыбаясь. — Ух ты! От этой игры… когда ты уже взрослая… начинаешь больше ценить людей.

— Да, — говорит Марк, — Джеб — хороший человек.

— А теперь вы, — говорит нам Шошана. — Ваш черед.

— Но у нас теперь разный круг общения, — говорит Деб. — Обычно мы просто обсуждаем соседей.

— Соседей из дома напротив, — говорю я. — Пример классический. Потому что муж, Митч, он нас спрячет. Я точно знаю. Он жизнь отдаст за высокие принципы. Но эта его жена…

— Да, — говорит Деб, — совершенно верно. Митч нас спрячет, но Глория слишком слабодушна. Наступит день, когда она нас выдаст, подождет, пока Митч уйдет на работу, и…

— Тогда поиграйте между собой, — говорит Шошана. — А если бы один из вас не был евреем? Вы бы спрятали друг дружку?

— Давайте я, — говорю я. — Я буду нееврей, мне легче прикинуться. Тебя мигом разоблачат — взрослая тетя до сих пор хранит в шкафу длинную джинсовую юбку…

— Хорошо, — говорит Деб. И я приосаниваюсь, распрямляю плечи, словно нахожусь, допустим, в полиции, на опознании. Стою, задрав подбородок, чтобы моя жена могла как следует в меня всмотреться. Как следует меня изучить, и все взвесить, и установить, хватит ли у ее мужа сил. Хватит ли во мне мужества, хватит ли во мне любви — это не праздный вопрос, не мимолетный, — чтобы рискнуть жизнью ради нее и нашего сына?

Деб пожирает меня глазами, и улыбается, и легонько толкает меня в грудь.

— Ну конечно спрячет, — говорит Деб. И преодолевает расстояние в полшага, разделяющее нас, и крепко обнимает меня, обнимает, не отпускает. — А теперь вы, — говорит Деб. — Вы с Йури.

— Но какой в этом смысл? — гадает Марк. — Даже если понарошку?

— Тихо, — говорит Шошана. — Просто встань вон там и постарайся изобразить нееврея, а я на тебя посмотрю.

— Но если бы я не был евреем, я не был бы собой.

— Это точно, — говорю я.

— Видишь, он тоже так думает, — убеждает ее Марк. — Мы с тобой вообще бы не поженились. У нас не было бы детей.

— Да ладно, все ты можешь вообразить, — говорит Шошана. — Слушай, — говорит она, подходит к двери кладовой и закрывает ее. — Вот мы, застряли в Южной Флориде во время второго холокоста. Ты не еврей, а мы втроем прячемся в твоей кладовой.

— Да вы только посмотрите на меня! — возражает Марк.

— Есть выход, — говорю я. — Ты бэк-вокалист ZZ Top. Знаешь, кто это такие? Такая группа — знаешь?

Деб разжимает объятия, чтобы шлепнуть меня по локтю.

— Ну давай, давай, — говорит Шошана. — Попытайся взглянуть на нас троих и вообразить, что этот дом — твой, а мы под твоей защитой, мы заперты в этой комнате.

— А вы что будете делать, пока я воображаю? — спрашивает Марк.

— Я буду смотреть, как ты на нас смотришь. Тоже попробую вообразить.

— Ну ладно, — говорит он. — Валяйте. Я постою, а вы воображайте.

И вот мы вчетвером проделываем все это. Стоим, играем наши роли и по-настоящему вживаемся в образ. И действительно, все мы живо вообразили себе ситуацию. Смотрю: Деб вдруг замечает Марка, а он замечает нас, а Шошана пристально смотрит на своего мужа, пристально-пристально. И так мы стоим долго, очень долго, я прямо потерял счет времени, освещение немножко изменилось: солнце снаружи снова потускнело, если судить по щели под дверью кладовой.