О чём молчит Ласточка - [16]

Услышанное его немало удивило. Во время этого разговора он не раз спрашивал себя: «Ты ли это, Маша?» Он действительно не узнавал её. Но знал ли он Машу вообще? Нет. Он и не мог — многим ли поделишься на посиделках у Ирины с Женей, среди толпы малознакомых людей? А если Маша рассказывала о себе что-то важное, то много ли там услышишь?

Она прервала его размышления:

— А по поводу того, что я мало внимания уделяю ребёнку. Володь, вот ты, наверное, думаешь, что раз он парень, то не требует больших трат. Как бы не так! Ему надо так много: обычная одежда его не устраивает, надо брендовую из Европы. А обувь… Эта его «Демониа» сколько стоит — с ума сойти! Ещё ему нужен новый телефон, но не потому, что старый сломан, а потому, что сейчас в моде слайдеры, и ноутбук нужен, потому что старый компьютер медленный, жёлтый и портит зрение. В следующем году ещё и в университет поступать, принтер покупай… А как мне купить всё это, если не работать? Нет, это, конечно, не значит, что я работаю только на него. Я всё-таки девушка свободная, мне тоже надо выглядеть привлекательно, но всё-таки…

— Разбаловала ты его, Маш, — произнёс Володя, чувствуя, как проникается искренним сочувствием к ней.

— Наверное, разбаловала, но я не хочу, чтобы он знал нужду и бедность, понимаешь? Как у меня в юности было: не в чем на улицу выйти, хоть ты тресни. Бабкины платья на себя перешивала. Не хочу, чтобы он знал это чувство.

Она замолчала, Володя — тоже.

А правда, может, оно и к лучшему — что у него нет и, скорее всего, никогда не будет детей? Ведь он никогда не будет страдать так, как страдает Маша: не испытает того страха и беспомощности, что испытывает она. Он не будет нести такой ответственности, как она, от его решений никто не пострадает так, как может пострадать её сын. Единственное существо, чья жизнь и благополучие зависело от Володи, — это Герда, но она всего лишь собака.

Володя пытался подыскать правильные слова поддержки или примирения. Но выдавил только:

— Маш, простишь?

— Конечно. И ты прости меня! Ты даже не представляешь, как помогаешь мне, как я рада, что ты есть… я без тебя с ума бы сошла…

— Забудем, что случилось сегодня?

— Хорошо. — По голосу было слышно, что Маша улыбнулась. — Можно мне будет тебе ещё позвонить?

— Звони, конечно. Но только не в шесть утра — попозже.

* * *

Володя возвращался домой в хорошем настроении, но, когда стал разбирать сумку с вещами из родительского дома, вертлявая Герда выбила из его рук дневник, и спрятанные в нём бумаги вывалились на пол. Ладно бы только бумаги — фотография тоже выпала и раскрылась, демонстрируя хмурого хулигана в кепке. Настроение Володи испортилось.

В середине восьмидесятых Володя, замученный своей «болезнью» студент, вырвался из тюрьмы шумного города и отправился в затерянный в лесах пионерлагерь. Но угодил в другую тюрьму, которую создала для него первая и до сих пор единственная любовь. Володе было сладко в этом плену. Он и страдал в нём, и боялся его, но именно тогда был по-настоящему счастлив.

Долгие годы он не вспоминал те летние дни, их посиделки с Юрой и самого Юру. Забыл его глаза, голос и руки и, если бы не фотография, наверное, не думал бы о нём сейчас.

Ведь всё, что случилось тогда, не прошло бесследно, не стёрлось, а жило в его душе и сердце, запертое на хрупкий замок памяти. Стоило лишь слегка коснуться этого замка — и воспоминания одно за другим хлынули и разлетелись мыслями, словно беды из ящика Пандоры.

* * *

Всё с самого начала пошло не слава богу. Володя задолго до «Ласточки» начал сомневаться в том, стоило ли ему вообще ехать вожатым — ещё в инструктивном лагере, точнее — в автобусе. Всю дорогу в салоне царила суета, будущие вожатые были так воодушевлены, что разбились на кучки и уже с поистине комсомольским задором заранее бросились придумывать речевки, а затем — вопросы для какой-то викторины по истории. Володя же растерянно озирался по сторонам в надежде найти кого-то, кто тоже поедет в Украину, а не по центральной части России. Не успели доехать до лагеря, как стало ясно, что он такой один и если у него будет напарник, то временный.

Ему вообще не объяснили, зачем нужен этот инструктивный лагерь. А он догадался об этом спросить только перед сном, после того как со своей командой, «отрядом», придумал и речевки, и вопросы для викторины, и сам поучаствовал сначала в ней, а потом в танцах. После отбоя натянул одеяло до подбородка — майские ночи в лесу оказались чудовищно холодными, — уставился в потолок и философски изрёк:

— Зачем всё это нужно?

— Чтобы привыкнуть к лагерной жизни! — ответил ему сосед по комнате, чьё имя он забыл сразу после возвращения из лагеря. — Сейчас мы отыгрываем те ситуации, которые будут в жизни: как проводить вечер, как строить отряд на линейку… Чтобы представлять, что нас ждёт.

— А что нас ждёт? — допытывался Володя.

— Чудесное время!..

И правда: время ждало чудесное. Но сколько раз Володя ругал себя за то, что поехал в эту проклятую «Ласточку», столько же раз благодарил судьбу за то, что привела его туда.

Он приехал в лагерь в пересменку перед вторым заездом детей. «Ласточка» влюбила в себя с первого взгляда. Особенно нравились Володе тихая речка и эстрада. Последняя навевала романтичные воспоминания о вечерах, проведённых в его дворе в Москве, где тоже стояла маленькая, совершенно не похожая на эту сцена. На ней давным-давно, когда Володя был ещё ребёнком, ребята со двора пели песни под гитару, а однажды выступал школьный оркестр.