О чём молчит Ласточка - [14]
Володя ступил в кухню и включил магнитофон, не посмотрев, что за кассета в нём стоит. Улыбнулся, когда из динамиков раздался звенящий голос Эдмунда Шклярского — отцу, как и Володе, нравился «Пикник». Сел за стол, достал ежедневник и ручку, чтобы составить план, что делать с отцовскими вещами: что раздать, что сжечь, а что — выбросить.
Но Володя никак не мог сосредоточиться на списке. Деловые мысли постоянно перебивались посторонними, притом они звучали не его привычным спокойным внутренним голосом, а истеричным, высоким, очень похожим на Машин: «Ненормальный. Больной. Извращенец!».
Володя тряхнул головой и принялся писать: «Костюм предложить Брагинскому. Одинаковый размер? Книги — себе. Проекты — в офис». В памяти вновь царапнуло истеричное Машино: «К врачу! Исправить! Вылечить!»
— Да что ты будешь делать! — Володя выругался и отложил ручку. — Так… ладно. Поступим по-другому.
Вообще-то, он начал не с того. Сперва стоило пройтись по дому, оценить масштабы, что Володя и сделал, планируя заодно отвлечься. Обошёл гостиную и спальню, оглядел даже кладовку, осталась последняя неосмотренная комната — его, Володина.
В неё он давно не заходил. Во время семейных посиделок они располагались то на кухне, то в гостиной. В свою комнату Володе не требовалось даже заглядывать — там хранилось уже ненужное. Он ожидал, что родители выбросят его старые вещи, и потому, когда отворил дверь, застыл на пороге — они будто законсервировали его комнату.
Всё в ней было таким, как много лет назад: скрипучий диван вдоль левой стены, вдоль правой — забитые книгами шкафы, стол у окна, на нём — лампа и фотография Светы.
Снова вспомнилась Маша: «Надо его вылечить! Может, найти ему девушку?» — и Володя замер, глядя на ту, кого надеялся сделать своей панацеей. Но только нанёс новую травму и себе, и ей. Если бы не указания врача, Володя вряд ли бы даже познакомился с ней.
Он взял рамку в руки и огляделся, думая, куда убрать. Улыбнулся вновь — здесь, в его комнате, осталось нетронутым абсолютно всё: книги, тетради, даже собственноручно заточенные им карандаши в ящике стола. Значит, сохранились и записи. Записи… Володя покачал головой — значит, и та тетрадь лежит нетронутой. Его дневник, но, правильнее сказать, его «История болезни», потому что в ней содержалось всё: анамнез, диагноз, лечение.
Всё было в ней. А она — в тайнике. В двух метрах от него.
Забавно: у многих людей никогда в жизни не было тайников, а у Володи их целых два. Правда, тот, что под ивой, — скорее почтовый ящик.
Переезжая из родительской квартиры в собственный дом, он не взял «Историю болезни» с собой. Не потому, что забыл про неё, просто тогда у него было явное желание избавиться от прошлого, сбежать от него.
Он хотел избавиться от дневника, но теперь его взгляды поменялись: эта тетрадь — часть того немногого, что останется от Володи потом. Какой бы позор она в себе ни хранила, это не просто его память, а память о нём. Человеческая жизнь очень хрупка, в любой момент, хоть через двадцать лет, хоть завтра, Володи может не стать. И тогда кто-то — лишь бы только не мать, — будет сортировать его вещи: что отдать, что — выбросить, что — сжечь. Но эта тетрадь — другое. Это не просто принадлежавшая ему вещь, а то, чем был он сам. Часть его жизни — это часть «Истории болезни», а она — часть его самого. И она не достанется никому. Никто, кроме Володи, не взглянет на эту тетрадь. Она не должна лежать здесь.
Володя отодвинул диван от стены, нашёл давно выломанную паркетную доску, вынул её и увидел в нише толстую чёрную тетрадь. Ухмыльнулся — в точно такой же тетради он писал заметки, когда работал в лагере вожатым. Дневник стал удивительно хрупким — едва тот оказался у него в руках, как из него выпала половина листов. Подхватив их и вставив обратно, Володя заметил вложенные среди страниц газетные вырезки, давно просроченные рецепты на транквилизаторы и пустой конверт. Его он открывать не стал. Плотная белая бумага не просвечивала, но Володя и так помнил, что находится внутри: порнофотографии, которые дал ему врач. Володя вздрогнул от омерзения.
Из тетради выпала большая, сложенная вдвое чёрно-белая фотография. Он развернул её. Это была фотография первого отряда, которую когда-то давно прислал ему Юра. Много людей, нижний ряд сидит, верхний — стоит. Володя прошёлся взглядом по молодой, высокой, ещё стройной Ирине, задержался на Маше. Короткое платье в цветочек, длинные светлые волосы перекинуты через плечо, чтобы закрывали грудь, и собраны в хвост пластмассовой заколкой.
«А заколка-то та самая», — улыбнулся Володя, вспомнив их знакомство с Машей.
В первый день в лагере он отправился к Ирине, вожатой первого отряда, выяснить, кто такой этот Юра Конев, которого ему навязали помогать с театральным кружком.
На крыльце, утопающем в розовых петуниях, одиноко стояла белокурая девушка в коротком платье и ела грушу.
— Здравствуй! — приближаясь, крикнул ей Володя. — Ирина здесь?
— Зд… Здравствуйте, — девушка покраснела, поднесла руку к волосам. — Нет, ушла куда-то. Ей что-нибудь передать?
— Да нет, передавать нечего. Тогда я пойду, — вздохнул Володя. — Хотя… как тебя зовут?
Юра возвращается в пионерский лагерь своей юности спустя двадцать лет. В руинах прошлого он надеется отыскать путь в настоящее, к человеку, которого когда-то любил. Эта история о том, что в СССР не все было гладко, правильно и безлико. Что были переживания, страсти, влечения и чувства, которые не вписывались в рамки морали на пути к «светлому будущему». И что это будущее оказалось не таким уж и светлым.
Им по шестнадцать, жизнь их не балует, будущее туманно, и, кажется, весь мир против них. Они аутсайдеры, но их связывает дружба. И, конечно же, музыка. Ред, Лео, Роуз и Наоми играют в школьной рок-группе: увлеченно репетируют, выступают на сцене, мечтают о славе… Но когда Наоми находят в водах Темзы без сознания, мир переворачивается. Никто не знает, что произошло с ней. Никто не знает, что произойдет с ними.
Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.