О чём молчит Ласточка - [15]

— Что? — смутилась девушка. — А… Маша.

— Меня зовут Володя, очень приятно.

— Да, очень, — потупив взгляд, негромко ответила Маша.

Он спросил её про Конева — знает ли его, как давно и как хорошо. Маша ответила, жутко смущаясь и очаровательно краснея. Когда Володя, удовлетворённый её ответами, собирался уходить, Маша встрепенулась:

— Хочешь грушу? У меня много. Вот, угощайся. — Она наклонилась, снова запуталась в волосах и достала из сумки, что лежала возле её ног, большую спелую грушу. Протянула Володе.

— Вообще-то, по инструкции нам нельзя есть угощения детей, — начал Володя, но, увидев, что Маша хмурится, взял грушу. — Спасибо. Кстати, сегодня вечером пройдёт первая репетиция театрального кружка, а из вашего отряда никто, кроме Конева, не записался. Ты не хочешь ко мне?

— Да-да, я бы очень… — пробормотала Маша, накручивая на палец выбившуюся из причёски прядку. — Я люблю театр. А ещё я играть умею, на фортепиано, в кинозале есть…

— Играешь? Как здорово! Как я рад, что нашёл тебя! — воскликнул Володя.

И тут же понял, что сболтнул лишнего — Маша покраснела и стала с остервенением дёргать прядки волос. Вдруг заколка щёлкнула и упала на землю, а длиннющие, по пояс, светло-русые волосы рассыпались по плечам. Володя наклонился поднять заколку, выпрямился.

— Ой, сломалась… — прошептала Маша. Она принялась нервно убирать волосы назад, но они, слишком длинные и густые, не слушались, выскальзывали из пальцев, падали на плечи и грудь.

— Я думаю, заколку можно починить, — успокоил Володя и, чтобы скрыть неловкость, уточнил: — Значит, договорились, ты будешь нашим музыкантом?

Маша радостно пискнула и кивнула, посмотрела Володе прямо в глаза. Не зная, как реагировать, Володя сконфуженно улыбнулся в ответ и убрал заколку в карман.

— Давай я починю её к вечеру, а ты на репетиции заберёшь. Хорошо?

* * *

А ведь Маша ничуть не изменилась с тех пор. Даже привычка вертеть что-то в руках, когда нервничает, осталась.

Володя смотрел на неё и вспоминал, какой она была в «Ласточке», и всё больше жалел о сказанных утром словах. Маша — всего лишь глупая влюблённая девочка, которая творила чёрт-те что, совершенно не осознавая, какой вред могут нанести её действия. Но при этом не желая никому, даже Юре, зла. А потом вместе с развалом СССР, когда страну и её граждан шатало из стороны в сторону, корёжило и ломало, на неё, совсем юную восемнадцатилетнюю девчонку, свалилась огромная ответственность — ребёнок. Она просто не успела повзрослеть, не успела поумнеть и, оставаясь ребёнком, стала матерью. Она не смогла получить высшее образование из-за сына, вскоре её бросил муж, и Маша практически осталась одна. Володя вспомнил, она говорила, что ей помогала мать, но, кажется, недолго.

Разумеется, всё это повлияло на её и без того невротический характер. Разумеется, она всегда будет защищать своего сына от всего, пусть даже самого абсурдного, желая оградить от зла, но не понимая, что может этим навредить. И, конечно, не Володе её судить, потому что он не понимает и не сможет понять, каково это — быть родителем. Тем более одиноким.

Володя достал телефон и набрал её номер. Услышав, что трубку подняли, уверенно произнёс:

— Маша, я хочу извиниться за то, что сказал в кафе. По поводу идеальной матери был перебор.

Маша не ответила, но Володя знал, что его слушают — в трубке звучало прерывистое дыхание. Он продолжил:

— В действительности я так не думаю.

— Тогда почему ты это сказал? — спросила она тонким, дрожащим голосом.

— Потому что ты меня разозлила. Маша, ты, наверное, сама не понимаешь, но когда ты поливаешь грязью Диминого друга, то попадаешь и в меня тоже. Я уверен, что ты не стремилась намеренно унижать меня, поэтому старался не принимать на свой счёт, но всему есть предел. Называя его извращенцем и больным, ты называешь так и меня.

Маша прерывисто вздохнула:

— Нет! Ну конечно я не имела в виду тебя. Наоборот, ты так помогал мне. Ты нашёл для меня время, слушал…

— Кстати, по поводу слушал, — перебил её Володя. — Я перестал понимать, зачем ты ищешь встречи со мной. Ты же вообще не слышишь меня. Что бы я ни говорил, ты обращаешь внимание только на подтверждение своих мыслей в моих словах.

— А ты думаешь, мне можно жить по-другому? — спросила Маша на удивление спокойно. — Я привыкла слушать только себя. Володя, мне не на кого положиться. Нет никого, кто мог бы взять на себя часть моей ответственности. У меня есть только Дима, но он ещё молод…

— Дима — шестнадцатилетний лось! Ты его недооцениваешь — и очень зря… Но ладно Дима, а как же Ирина?

— Подруги… — Маша вздохнула. — Они, конечно, дадут совет, но не им жить моей жизнью. Не им бороться с последствиями неправильных решений. Да, они дадут дельный, на их взгляд, совет, но что потом? Потом они уйдут домой, где у них нет таких проблем, как у меня. Зато есть тот, кто поддерживает их и на кого можно положиться. А я останусь. Одна. Я уже обожглась так пару раз, и да, признаю, я перестала слушать других.

— Понятно, — только и ответил Володя, хотя в глубине души признал, что может лишь представить её положение, но понять — вряд ли.