О чем кричит редактор - [33]

Знаете, почему об этом надо говорить без волнительных подбадриваний? Потому что писателю не с кем об этом поговорить. Потому что признаться самому себе в бессилии пробить стену в мир – еще страшнее. Потому что Данко, который достал свое сердце, чтобы осветить людям путь, эти люди затоптали.

Самое страшное, что делает сам с собой писатель – повторяет вслед за тишиной из читательского зала – «твои буквы не нужны», «ты неинтересен», «ты плохо пишешь и не можешь зацепить буквами чужие души». Самое страшное, что делает с собой писатель – соглашается на изгнание, соглашается с положением никчемности. Внутренне прежде всего.

Давайте посмотрим на тех не интересных миру, с плохими текстами, ненужных писателей, которых мир не заметил.

Эдгар По лишь после смерти был признан мастером детективного жанра и научной фантастики. При жизни ему предъявлялось куда больше претензий, чем одобрения.

Джон Китс, чьи стихи ныне считаются классикой английской литературы, при жизни не получил ни славы, ни признания. В викторианскую эпоху стихи Китса были оценены по достоинству, но это случилось уже сильно позднее его смерти.

Франц Кафка – ключевая фигура литературы 20 века, прожил жизнь офисным клерком, свои рассказы и романы перед смертью он завещал другу и невесте с просьбой сжечь. Макс Брод опубликовал рукописи, которые сделали писателя знаменитым посмертно.

Стендаль говорил, что пишет для будущего. Для современников, ищущих в литературе романтизм и неспешность, он был труден и непонятен. Из его творчества была выведена теория счастья. Его взгляд на литературу опередил смену эпох.

Эмили Дикинсон «Если слава – мое достояние, я не смогу избежать ее. Если же нет, самый долгий день обгонит меня, пока я буду ее преследовать». Только после ее смерти были изданы сборники ее стихов и американские суфражистки объявили Дикинсон своим рупором.

Сергей Довлатов – один из популярнейших прозаиков для российской интеллигенции в России издан не был. Через пять дней после его смерти был сдан в печать «Заповедник», который разошелся полумиллионным тиражом.

И так далее и тому подобное, история полна подобных примеров, как в литературе, так и в живописи, музыке, науке.

Примеров книг, которых не могли разглядеть издатели, тоже предостаточно. «Унесенные ветров» Маргарет Митчелл отклонило 38 издательств. Известный роман Стивена Кинга «Кэрри» получило 30 отказов. Про Джоан Роулинг и говорить-то уже неприлично.

Могу ли я сказать вам, что все будет хорошо? Не могу. Это будет еще одна утешительная ложь. Давайте я вам скажу вот что. Если мы начали творить, если мы начали писать, мы зачастую не может отказаться от этого. Если мы останавливаемся и молчим, нам становится плохо. Мы не можем не писать. А значит, мы обрекли себя на странное существование. С одной стороны, когда мы в процессе, когда через нас идут образы, смыслы, диалоги, когда через нас проходит жизнь, мы услышаны, мы в процессе беседы с миром/ богом/ вселенной, как угодно. В процессе творчества мы не одиноки, мы кто-то, мы словно общаемся со всем миром разом, слышим и пропускаем через себя всю огромную махину жизни, создавая то, что можно было бы назвать разговором с миром. Не с читателями, а абстрактно. Но я думаю, мы понимаете, о чем я. Страдания наши начинаются существенно позднее, когда процесс закончен, когда разговор записан, когда книга готова… и оказывается никому не нужной. Все то невероятное, что вы прожили, пока писали, то, чем вы готовы были поделиться с остальными, оказывается просто никому не нужным. Ролло Мэй называл такое состояние «встречей» – мы точно испытали чудо соприкосновения с неназываемой силой. Но это не изменило нашу жизнь. Чем же можно утешиться? Ничем, друзья, примите как факт. Просто посмотрите не только с той стороны, в которой вас не слышат, а с той стороны, что вы были услышаны, вам было дано – образы, идеи, мысли, слова, что вы были в какой-то момент с миром заодно, вы были создателем, а значит, вы уже ни никто.

Когда мы создаем нечто, особенно если оно действительно ново и непривычно, мы дополняем уже существующий мир. И он далеко не всегда готов принять дополнение. Ему потребуется время, чтобы интегрировать в себя новый паззл, сместить те, что уже были выстроено в определенный рисунок, в тот рисунок, в котором, казалось, не было места новым деталям. А вы эту деталь создали, надо подождать, пока мир раздвинет остальные для вас.

Если вы думаете, что это вы нехороши – не надо. Это люди не готовы вас услышать. Это издатели, которые как показывает история часто ошибаются в оценке значимости книги для читателей. Это время, которому вы не принадлежите. Если вы отвечаете перед собой, перед историей за то, что выразили мысль свою настолько точно, насколько увидели ее, если вы даете добро этому быть, вы уже знаете ответ – хороши вы или нет, сделали ли вы свое дело или нет. Все остальное – не зона вашего контроля и не ваша ответственность, как принято нынче выражаться.

А еще я сейчас сделаю следующий финт мыслью. Именно здесь, почти в конце книги. Я говорю вам сначала о серьезности восприятия себя писателем, о предназначении, о масштабности мечты и мере ответственности, о том, что писать надо сердцем. А теперь и только теперь я говорю вам, не будьте слишком серьезны. Писательство – это дар, это предопределение, это линия, с которой сложно свернуть, но еще это всего лишь одна из человеческих игр в жизнь, в великую важность человека на земле. Ведь что задевает в ответном молчании мира на наши усилия, на наши мечты – что он нас не замечает, что мы не нужны, что мы никто, что мечты наши никому даром не сдались, то есть писателя задевает тот факт, что мир не принял его как писателя. Писатель, возможно, бросил обычную, приличную в социальном понимании работу, отгородился от семьи, детей, сходил с ума, искал смыслы, писал, как одержимый, изучал, мыслил за целую эпоху, а в ответ ему – «Ну и что. Ты должен был быть менеджером, вот и будь им, ишь чего надумал – писателем стать, это в другой жизни, дружок». Не стали вы олигархом или президентом, не сделали открытий, не получили нобелевскую премию, одним словом, плохо сыграли в социальную игру. Вам не выдали звания. Но если вы играли хорошо, помните, главное, знать, что вы выжали из себя максимум возможностей, а то, что мир вас не похвалил, в конце концов, это проблема мира. Это он не взял лучшее из того, что ему предлагается. А вы – вы вне игры. Не стоит слишком серьезно и напряженно заигрываться в достижения. Когда вы позволили себе стать писателем, вы подписали невидимый договор на риск.