О чём грустят кипарисы - [28]

— Хорошо видели, не померещилось?

— Висел САБ.

— Хотели сами потопить, не успели, — вставила Валя.

— Ещё успеете. Вылет не разрешаю. Идите спать. Все.

Амосова повернулась и ушла. Послышался шум мотора.

— «Блондиночка» летит, — сказала Валя. Помолчала и недовольно добавила: — То сами посылают, то идите спать. Светает вот… Бершанская разрешила бы.

— Не ворчи, — осадила я.

Напряжение спало, и я почувствовала: гудят ноги, ломит спину; руки как плети, кружится голова. Посидим немножко, дождёмся Лейлу, она на КП, и двинем в Карловку. Помыться тёпленькой водичкой, перекусить, выпить вина и в постель — боже мой, какое блаженство.

Макарова и Велик помахали нам руками. Мы им тоже.

Все экипажи дома. Славно поработали. Скоро все силы, четыре армии, в том числе две воздушные — на Севастополь! Рачкевич говорила, что Ставка поставила задачу: не выпустить гитлеровцев из Крыма живыми, не дать вывезти технику. А потом… Таня и Вера, конечно, уже ломают головы, на какой фронт нас направят.

— Нам бы такие бомбы, как та мина, — мечтательно вздохнула Валя. — Транспорт переломился, словно сделан из фанеры.

— Может быть, его торпедировала подлодка. Между прочим, есть самолёты-торпедоносцы. Нашим «По-2» такие штучки не по крылу.

— А ты знаешь, я наш фанерный самолёт ни на какой летающий танк не променяю. По-моему, он может поднять не две «сотки», а четыре.

— Внеси рационализаторское предложение.

— Засмеют.

— Почему?

— Что я, умнее всех?

Мысль о повышенной бомбовой нагрузке мне тоже приходила в голову, как, наверно, и другим девушкам, не говоря уже о Бершанской. Мотор у «По-2» мощный, двести килограммов поднимает запросто, может поднять и полтонны, но самолёт с таким грузом станет неуклюжим, управлять им будет трудно. В лучах прожекторов, под обстрелом, не потанцуешь, наверняка собьют. Уменьшится предельная высота. Расчёты делали специалисты. А если придётся садиться с четырьмя «сотками»? Мы отказались от парашютов, чтобы брать с собой дополнительный груз — термитные бомбы. Все резервы исчерпаны.

Я поделилась своими соображениями с Валей, она согласилась со мной. И как мы вскоре убедились, напрасно. Надо было ей или кому-то из нас набраться дерзости, подвергнуть сомнению, опрокинуть все эти теоретические расчёты, соображения. Нас опередили. И кто — мужчины! Обидно. Но рассказ об этом впереди.

Лейла освободилась, и мы потопали в деревню.

Я рассказала Лейле о нашем ночном приключении. Выслушав, она замедлила шаг, нахмурилась и строго сказала:

— За то, что совершили вынужденную посадку в тылу врага во время моего дежурства, надо было отправить вас под домашний арест, отстранить от полётов. Но на первый раз прощаю. Если повторится что-либо подобное в моё дежурство… — Лейла сделала большую паузу, придумывая кару пострашнее, и голосом, полным негодования, закончила: — Я отправлю вас на пять суток в мужской полк!

Мы расхохотались так, что, наверно, на передовой было слышно. «Ой, не к добру смеёмся», — мелькнуло у меня в голове, но представила, как нас под конвоем ведут к «братишкам», снова расхохоталась.

Какая б ни была вина,

Ужасно было наказанье… —

прочитала Валя. И добавила:

— Думала, не дойду до Карловки, засну на ходу, из-за тебя, Лейла, я сегодня совсем не засну. заболел, умереть можно.

Показались «Илы» в сопровождении истребителей, летящие на юг. Мы остановились, задрали головы. Валя начала вслух считать самолёты, но сбилась со счёта.

— Немцы такой урок получили под Сталинградом, — сказала она, — чёрт возьми, зло берёт, почему же они не сдаются! Не хотят жить?

— Обожаемый фюрер не даёт разрешения на капитуляцию — разъяснила Лейла.

Наши хозяйки, стоя на крылечках, высматривали нас…

О том, что над нашим аэродромом среди бела дня могут появиться вражеские самолёты, мы и думать забыли. А они появились.

Представьте тёплый, солнечный день. Карловка — в белом дыму садов. Техники, легко одетые, весёлые, осматривают самолёты. Один «По-2» кружит в воздухе над аэродромом — Рая Аронова проверяла мотор. И вдруг — тут без «вдруг» не обойдёшься — из-за горы вынырнул «Мессершмитт». Пронёсся на бреющем полёте вдоль стоянки самолётов, дал длинную очередь из крупнокалиберных пулемётов и скрылся. Один «По-2» горит, как факел, трое девушек ранены, к счастью, легко. На самолёт Ароновой стервятник не обратил внимания. Видимо» натолкнулся на наш аэродром случайно, и у него глаза разбежались. Конечно, дал знать своим.

Бершанская сообщила о налёте в штаб армий. Поступило указание: немедленно перебазироваться на аэродром в Изюмовку. Полк подняли по тревоге, но взлететь мы не успели — аэродром атаковали сразу четыре «мессера». Повредили несколько самолётов и улетели. Техники бросились к повреждённым машинам, остальные поднялись в воздух.

Новая атака — девять «Фокке-вульфов», летящие на небольшой высоте, стремительно нагоняли нас. И как в страшном сне — наперерез ещё одна эскадрилья истребителей. «Разгром», — с тоской подумала я.

— Ты видишь? — хриплым голосом спросила Валя.

— Вижу, Валюша. Ничего страшного, — я была уверена, что произнесла последние слова в своей жизни.

Вижу степь. Вдали горы. Там возможно спасенье. Не успеть. Отлетались.