О берегах отчизны дальней... - [2]

Она, видимая им теперь из далекого далека, предстает в том особом, пронизанном и болью, и любовью, и тоской свете, который не мешает, однако, художнику различать ее главные, ее сегодняшние очертания («большое» действительно «видится на расстоянье»), явленные нам в художественном мире его творений, теперь значительно отличном от прежнего.

Прежний — это многочисленные публикации на страницах прогрессивной печати) стихи, рассказы, сборник новелл (1955), трилогия «Алжир»: романы «Большой дом», «Пожар» (1954), «Ремесло ткача» (1957), — роман «Африканское лето» (1959), где писатель рассказывал, как живет Алжир накануне своей Революции, защищал дело алжирского народа, доказывал необходимость и неизбежность обретения им новой Истории.

Огромное полотно национальной реальности, созданное Дибом, художественно запечатлело все слои алжирского общества, не только городскую, но и сельскую среду, показало условия труда и быта феллахов, рабочих, ремесленников, интеллигенции, образы алжирцев, «просыпающихся», «поднимающихся», осознающих необходимость перемен, видящих истинные причины царящего на их земле Зла. А это было уже не только художническим подвигом, но и политическим актом, засвидетельствованием этапов становления, эволюции и взлета национального самосознания целого народа, стоявшего на пороге битвы за независимость.

Но Диб-реалист, Диб-политик, Диб-«свидетель» и «комментатор» начавшегося и все разгоравшегося «пожара» революции был и тончайшим лириком, искуснейшим поэтом, в чьих стихах воспевалась красота родной земли, ее природа, ее люди, отражались глубокие душевные волнения, чувства человека, переживающего судьбу Родины как свою собственную, Поэтическое начало, присущее всему творчеству Диба, с годами окрепнет, сместится в план сугубо психологических и философских «отражений», уйдет от объективных «свидетельств» реальности к изображению реальности духовного мира, показу сознания личности, размышляющей о связи времен, сопоставляющей различные точки зрения на проблемы волнующего ее бытия, проецирующей наблюдаемое в образы, особо значимые для художника, символически сгущенные, уплотненные, не столько комментирующие, сколько исследующие жизнь.

И в поэтических циклах, которые возникнут в разное время («Тень-хранительница», 1961; «Образцы», 1970; «Вселюбовь», 1975), и в романном своем творчестве, начавшемся на «изломе» пятидесятых годов, эти качества — сочетание лиризма с глубокой психологичностью и философичностью, — постепенно усиливаясь, особенно интенсивно скажутся в последующие годы.

Но, может быть, собственно художественные особенности того периода творчества Диба, о котором нашему читателю было известно мало, и не столь были бы значимы, если бы они, сами по себе, не помогли писателю совершенно по-новому взглянуть и на Алжир; увидеть и запечатлеть его как бы изнутри, показать те его грани, которые долгое время оставались невидимыми для всех. Возьмем на себя смелость войти в этот новый для нас мир.

Покинув в 1959 г. Алжир, Диб уносит с собой в сердце не только не затянувшуюся, но еще и кровоточащую рану: война была в самом разгаре, и сердце его — художника, гражданина, борца — не могло не отзываться болью на события, в которых решалась судьба его народа.

Во Франции он завершит работу над романом «Кто помнит о море», в котором эти события будут осмыслены и публикация которого состоится в 1962 г., в год окончания Алжирской войны. Но роман этот знаменателен не только как «финал» начатой трилогией и продолженной «Африканским летом» эпопеи, но и как «увертюра» нового этапа творческого пути, когда будут созданы произведения, в которых писатель поставит и попытается разрешить новые эстетические задачи. Они сформулированы Дибом в послесловии к роману; отметим лишь, что главным объектом его творчества, как и всегда, оставалась Отчизна. Менялись только принципы ее изображения. Возможно, что рождение этих принципов, скорее преломляющих, нежели отражающих действительность, объективно обусловлено самим существованием художника вне пределов родной страны. А возможно, и само художническое созревание, эволюция его собственных представлений о целях и задачах литературного творчества сменили ракурс его «взгляда» на жизнь.

Так или иначе, историческая реальность как бы уходит из плана изображения, но, продолжая оставаться смысловым его стержнем, приобретает фантастические черты. Содержание становится чистым вымыслом, игрой воображения, исчезают видимая последовательность времен, логичность сцеплений, сюжетных ходов, типичность персонажей, размываются узлы интриги, действия, значимость присутствия автора-интерпретатора, «свидетеля», «судьи» происходящего… Алжир, отдалившись в пространстве, как бы уходит теперь в глубь романа, присутствуя лишь в том его «снятом» виде, который связан, скорее, с его ощущениями и переживаниями. Он не рассказан, но вопрошен героем романа, выражен как бы в том своем главном, сущностном конфликте, что сконцентрирован и в исторической, и в метафорической своей формуле противостояния: Человек и враждебный ему мир.

Из реалистического свидетельства об окружающей действительности роман превращен, как это задумал Диб, в один-единственный образ того, что именовалось «войной». Апеллируя к «Гернике» Пикассо, Диб объяснил, что чудовищные превращения, которые происходят в мире его романа, — это лишь «перифраз» того, что происходит с миром, потрясенным войной, что само по себе невозможно назвать, а значит, и обозначить реалистически…