Ньювейв - [59]

И вот однажды мой сосед по ДАСу Слава зашел как-то ко мне и важно заявил, что теперь он играет в группе на барабанах. Мы с ребятами, конечно, пошли смотреть – один азербайджанский аспирант собирал группу и пригласил меня тоже. Мой приятель уверенно сел за барабаны, а я, увлекавшийся тогда арт-роком, стал обладателем бас-гитары типа «Хоффнер», как у Пола Маккартни. На самом деле, это был болгарский «Орфей». Чувак показал мне расположение нот на грифе, сказав, что это почти тоже самое, что и скрипка, и мы стали наигрывать тему из кинофильма «Генералы песчаных карьеров». Потом родственница мне подарила семиструнку, которую я переделал в шести, затем нашелся звукосниматель и педаль квак-фуз. В основной группе играли ребята постарше, студенты, а мы, естественно, играли вторым составом, что попроще. Параллельно я тренировался дома, музицируя со своим соседом Михаилом.

В английскую школу из математической я перешел почти музыкантом. Все это было там же, на улице Шверника. Вокруг ДАСа, в котором была охрана и в который просто так попасть было нельзя, шевелилась совсем другая районная жизнь. Буквально напротив, через дорогу, был плотный квартал пятиэтажек с натуральной шпаной. Без особой нужды туда никто не совался, это было достаточно опасно, но многие из этого квартала хотели попасть в ДАС (там был буфет, столовка, бассейн, кинотеатр). И стоило провести во внутрь пару раз кого-то из «основных», как мы тут же становились друзьями и нас окружала защитно-покровительственная аура. Все на районе знали каких-то ключевых персон, и про нас тоже знали, система координат настроилась сама собой. А публика районная была достаточно пестрая. Многие носили длинные волосы, ходили в клешах и туфлях на платформе, но не у всех были джинсы. Их пытались заменить клешеными брюками, а джинсы еще долгое время были признаком элитарности: если ты видел «джинсового чувака», то ты понимал, что это «советский хиппи», а если без джинсов – то пролетарский модник-хулиган. Мне доводилось неоднократно бывать в шпанистых районах (Нагорная улица, например), но без повода мы туда не совались, можно было легко нарваться на неприятности. Проще было обойти стремный квартал по трамвайным путям. Уличное насилие, мелкое вымогательство сигарет или мелочи, имело место повсеместно. Однако на почве музыки формировалась настоящая коммуникация, которая объединяла разные слои города. Думаю, так было везде по Союзу.

При этом я видел как-то настоящих субкультурных маргиналов, крутых хиппи, которые вели себя крайне вызывающе и раскованно, чем наводили панику на простых граждан. Пронесся слух, что в Подольске намечается день рождения Джорджа Харрисона. И мы поехали к черту на рога, на электричке, потом на автобусе, на окраину города, где находился деревянный Дом Культуры. Картина была такая: на поляне сидит куча длинноволосых людей в джинсе, пьют кубинский ром, курят что-то, при этом никакого концерта нет.

Зашуганный сторож бормочет, что концерт отменился, и вот мы все вместе оказались в одном автобусе, а потом и в электричке, со всей этой публикой. Кто-то кричит, дурачится, поет песни… Чуваки вели себя крайне дерзко, и создавалось впечатление, что ты из советских реалий выпадаешь в несоветские, туда, где не существует милиции, комсомола, общественности. Соприкосновение этих двух реальностей весьма шокировало. Ребята пили из горла, курили в вагонах, заводила-волосач начал прикалываться и говорить голосами из мультфильмов. С точки зрения общепринятого поведения, все это было крайне неадекватно, но выглядело артистично, раскованно… Граждане потихоньку перебрались в другие вагоны, и когда поезд прибыл в Москву, из нашего вагона вываливались уже на полусогнутых все эти хиппари…

А к нам потом подвалил тот самый заводила, который был у них основной, и пригласил тусоваться на Пушку, где вся эта публика тогда обреталась.

Я подумал: ну, куда я пойду? Я тогда не мог позволить себе длинные волосы, учился в десятом классе, собирался поступать в университет… После, в таком количестве я местных хиппи более не видел, даже на подпольном концерте в 1978-м году, где выступал Володя Рацкевич с «Цитаделью», там играла еще группа «Волшебные сумерки». Все это тоже проходило где то в Подмосковье: созвоны по телефону, стрелки… Мне эта ситуация потом напомнила нелегальные рейвы во Франции середины девяностых, только тогда уже были сотовые телефоны и тебя вели по мобильной связи до того места, где все собирались. То же самое и у нас тогда было: тебе говорили по телефону, где встречаемся; потом, когда на месте собирались люди, тебя обилечивали за три рубля (что было недешево) и говорили куда идти. Концерт, на который мы попали, был вполне полноценным, никто никого не вязал, хотя возможны были разные ситуации, но тогда все прошло удачно.

Когда я поступил в университет, там уже начались дискотеки. Венгры делали свои дискотеки, еще когда мы в школе учились. Потом как-то мы в Ригу ездили с классом и попали на местную… На первых курсах университета, через Лешу Локтева, я познакомился с ранним творчеством Васи Шумова, году в 78-79-ом, наверное. На фоне телепрограмм с панками и «Крафтверком», плюс зарубежное радио, которое все слушали и которое как-то донесло до меня звуки Joy Division (это была «Польская волна»), прошел слух, что появился свой такой радикал, он же Василий. Мне, плотно сидевшем на арт-роке типа Jethro Tull, который, на мой взгляд, эффектно сочетал средневековье и рок, ранних King Crimson, Genesis с Питером Габриелем, Yes, «новая волна» и «панк» казались примитивными. Хотя было любопытно. Те же Uriah Heep, в среде снобов-хиппи, слушавших Pink Floyd, считались дурным тоном, хотя в свое время UH были не самой плохой группой… Меня тогда также привлекали фьюжн и электроника, Фрэнк Заппа, Майлс Дэвис, тот же Херби Хенкок или Чак Корея, Weather Report, но не нравились фанк и соул, потому что уже возникали ассоциации с диско, в которое начинал стремительно погружаться совок. Когда я услышал впервые американское диско по «Голосу Америки», то испытал шок: эстрада, которую я так недолюбливал, вдруг стала доминировать везде. Казалось, что рок умер… Потом в эфире появился нью-вейв и панк, все как-то встало на свои места и я успокоился. Примерно тогда же, в узкой среде, конечно, стали популярны Tangerine Dream и Клаус Шульц, Жан-Мишель Жар… Новая волна конца семидесятых до нас еще толком не докатилась…