Нюрнбергский дневник - [33]

Геринг принялся расхаживать по камере, прижимая кулаки ко лбу, будто в попытке что-то вдолбить себе в голову — на мой взгляд, он чуток переборщил с театральностью.

— Но он, несомненно, был способен на немалую жестокость — это доказывает устроенная Рему кровавая баня, — сказал я.

При упоминании Рема Геринг буквально взорвался:

— Рем! Только не напоминайте мне об этой свинье, этом поганом педерасте! Это был гнойник, извращенец из этих кровожадных революционеров! Они ответственны за то, что на первом этапе партия представляла собой сборище подонков — они творили чудовищные оргии, избивали евреев на улицах и высаживали стекла витрин! Уже в самом начале они пошли на то, на что после нас вынудила пойти только война. Они устроили нам действо — настоящую кровавую революцию! Они стремились изничтожить весь офицерский корпус, все партийное руководство и, естественно, всех евреев — всем устроить невиданную резню! Что же за свора бандитов-извращенцев были эти СА! И чертовски здорово, что я их всех смел с дороги, а не то они бы нас всех прикончили!

И на смену спавшей маске бравады неунывающего оптимиста наружу вылезла бандитская натура, которую не в силах были затушевать ни галифе, ни блуза, ни домашние туфли, в которых Геринг с горящими от возбуждения глазами, яростно жестикулируя, мерил шагами камеру.

— Я с ними не церемонился! Я пошел к этому гауптману из СА и спросил: «Оружие какое-нибудь есть?» «Нет, нет, герр шеф полиции, — ответила мне эта свинья, — ничего, кроме вот этого пистолета, на который вы лично выдали мне разрешение». А потом я обнаруживаю в подвале целый арсенал, численностью больше, чем арсенал всей прусской полиции! Я приказал своим людям вытащить этого типа и расстрелять. Это же была банда головорезов! Я же предотвратил катастрофу!

— Странно, что Гитлеру пришлось прибегать к помощи таких вот подонков, если он так стремился к правопорядку.

— Э, тогда он просто не видел, кто они есть, как мне представляется. Мы вынуждены были разделаться с ними ради построения рейха и партии.

В камеру зашел надзиратель, чтобы забрать посуду Геринга для ужина. Я собрался уходить.

— У нас еще будет время до вынесения приговора побеседовать об этом, — сказал я на прощание.

— Вы имеете в виду смертный приговор, — ответил он, прибегнув к своему обычному и привычному циничному юморку. — Меня это ничуть не волнует — вот удастся ли мне сохранить лицо, это меня действительно волнует! — Геринг хитровато рассмеялся. — Поэтому я страшно рад, что капитуляцию подписал Дёниц. Мне никак не хотелось, чтобы потом мое имя связывали бы со всем этим. Ни в одной стране никогда не почитали вождей, которые признавали поражение. А смерть — к чертям се! Я ее уже лет с 12–14 не боюсь.

Камера Гесса. Гесс отказался от своей послеобеденной прогулки, предпочтя «полежать и подумать». Но моему приходу обрадовался. Первым делом он обратился ко мне с просьбой повторить тест на запоминание рядов чисел. Тестирование показало лучшую способность к концентрации, что, в свою очередь, свидетельствовало о восстановлении памяти.

— Теперь вам уже легче следить за ходом процесса?

— Теперь мне уже за всем легче следить. Сначала, когда память снова вернулась ко мне, мне еще много казалось не совсем понятным, но теперь я во всем разобрался.

Гесс не счел необходимым придерживаться прежней версии о «длительной симуляции», а убеждал всех в том, что это была не только симуляция, избегая, впрочем, всяких намеков на умственное расстройство. На мой вопрос, что он думает по поводу собранных доказательств, Гесс ответил:

— Непостижимо, как все это могло произойти.

— Какого мнения вы теперь о Гитлере?

— Не знаю — думаю, в каждом гении присутствует дьявол. Не следует его за это винить, он просто живет в нем, вот и все.

Было видно, что мысль эта захватила его, но Гесс явно не торопился распространяться далее на эту тему, сказав лишь:

— все весьма трагично. Но я доволен уже хотя бы тем, что пытался что-то предпринять для прекращения этой войны.

Интерес Гесса вызывала форма правления США. Я кратко описал ему избирательную систему законодательной, исполнительной властей и судопроизводства, разъяснив их функционирование и упомянув о мерах сдерживания и контроля. Ему хотелось знать, наделен ли американский президент правом роспуска Конгресса по своему усмотрению. Я ответил, что такого права у него нет. Конгресс находится под постоянным контролем избирателей через систему выборов и институты выражения общественного мнения, и об ответственности членов Конгресса перед своими избирателями.

— Национал-социализм содержал не совсем плохую идею, — высказался он. — Уничтожение классовых различий и национальное единение народа!

— Вероятно, это была изначальная идея, однако впоследствии ее заменили искаженным расизмом, что было намного хуже.

Гесс из своей подверженности чужому влиянию согласился, но это было скорее сиюминутным согласием.

— Да, верно. Результат был как раз противоположным.

Затем мы перешли к обсуждению вопросов расовой психологии, в которой я доказал ему, что американские психологи и антропологи занимались и занимаются изучением проблем различий, обусловленных различием рас, что в этом направлении имеются и подтверждения тому, что так называемые расово-психологические различия на деле обусловлены социальным окружением и что теория «господствующей расы» просто смешна. Гесс признал, что нацисты, скорее всего, совершили «ошибку», проводя в жизнь свою расовую политику. Так Гесс считал в воскресенье