Нюрнбергские призраки. Книга 1 - [42]

Тут Адальберт вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего утра.

— Хочешь, я пойду с тобой? — предложил он. — У меня есть все, что надо для обмена.

— Оставь на будущее. Надо полагать, не в последний раз тебе понадобится съестное…

Он ушел.

Адальберт оглядел ряды книжных полок, сплошь закрывавших стены, присел на кожаный диван с высокой спинкой. «В крайнем случае можно остаться здесь на ночь», — подумал он и прилег на диван, примериваясь. Потом встал и снова начал рассматривать книги на верхней застекленной полке.

Его внимание привлекла энциклопедия «Дер Гроссе Брокгауз». Рядом стояла книжка Роберта Лея. Увидев это имя на корешке книги, Адальберт почувствовал дрожь: руководитель «Трудового фронта» Германии Роберт Лей покончил жизнь самоубийством в своей камере. Газеты сообщали, что он сделал петлю из разорванного армейского полотенца и повесился над унитазом.

Адальберт взял с полки книгу Лея «Германия стала прекрасней». Она была издана ровно десять лет назад. Он подошел к окну, чтобы лучше видеть текст. Вспомнил игру-гадание, которой увлекался мальчишкой: надо было задумать номер страницы и строку сверху или снизу.

Раскрыл книгу наугад, задумал пятую строку снизу, прочел: «Адольф Гитлер — заботливый отец немецкого народа!»

«Народ, маршируй вместе с нами! — кричала напечатанная готическим шрифтом страница. — Германия будет такою, какой ты ее создашь! А тому, кто не хочет маршировать вместе с нами, мы будем наступать на пятки до тех пор, пока он не начнет маршировать. Либо он будет валяться на обочине дороги, либо пойдет с нами в ногу!» Адальберт опустил книгу и посмотрел в окно. Обломки стен, груды камня, люди, которые на фоне руин выглядели почти карликами… Адальберта охватила злоба. «Германия стала прекрасней!» О, как ненавидел он этих копошащихся пигмеев, которые, вместо того чтобы встать стеной на пути врага, предпочли превратиться в покорных рабов, за кусок хлеба разбирать развалины, которые остались от Нюрнберга.

Если бы нашелся человек, подобный Гитлеру, кто сумел бы одним словом, одним мановением руки заставить идти за собой сотни тысяч людей и поднял бы восстание в городе, толпы нюрнбержцев со своими лопатами, ломами и кирками устремились бы к Дворцу юстиции, смяли охрану и освободили бы вождей немецкого народа… Это могло бы послужить сигналом для других немецких городов — пусть десятки тысяч немцев погибнут, сражаясь с хорошо вооруженным врагом, но они пали бы, как герои, их смерть показала бы всему миру величие идей национал-социализма, у которого наверняка есть сторонники и на других материках…

Россия — Адальберту хотелось в это верить — истощена настолько, что не выдержала бы даже месяца битвы! В восстании немцев все увидели бы призыв к уничтожению большевизма, а если восставших поддержали бы американцы и англичане… Недаром Браузеветтер говорил о генерале Паттоне, кроме того, хорошо известно, что Черчилль держит в полной боевой готовности армию немецких военнопленных… Значит, есть у него какая-то цель! Глаза Адальберта горели, изуродованные губы дергались. Он положил книжку Лея на место и взял двадцать первый том брокгаузовской энциклопедии. Он вспомнил, сколько разговоров было о ней в национал-социалистских кругах.

Конфуз заключался в том, что первые тринадцать томов этой двадцатитомной энциклопедии вышли еще во времена Веймарской республики, а последние семь — уже после прихода к власти национал-социалистов. В томе, изданном в 1931 году, Гитлеру было посвящено едва ли больше двадцати строк, сухих, лишенных каких-либо восторженных оценок и даже без портрета. Потому и было решено издать «Дополнительный том», где появилась новая статья, воздававшая должное гениальности фюрера. Вот он, этот том, Адальберт держит его в руках. Держит и думает: а что будет говорить о сегодняшних днях Брокгауз пятидесятых или шестидесятых годов? Он был уверен: история еще споет гимн бессмертному учению Гитлера — национал-социализму, священное имя и великий символ веры не подвергнутся «исправлениям»! Если только…

Он снова бросил взгляд на окно. Человеческий муравейник копошился по-прежнему. На некоторых уцелевших зданиях ветер колыхал американские флаги. И снова перед глазами Адальберта встал прежний величественный Нюрнберг. Снова заблестели шпили церквей, поблескивая лаком, мчались по широким улицам «мерседесы» и «хорхи», полицейские прочно стояли на уличных перекрестках в своих издалека видных касках, символизируя незыблемость третьего рейха… Видение старого Нюрнберга тут же исчезло: по расчищенной дороге мчался «джип» с американским флажком на радиаторе, в машине сидели несколько офицеров. «Ах, как славно было бы метнуть гранату отсюда, из окна, в этот автомобиль, когда он будет проезжать мимо!» — со злобным сладострастием подумал Адальберт.

Бессилие — вот что было всего мучительнее. Народ предал партию, в которой он, Адальберт, состоял. И его самого все бросили, предали. Даже собственная жена. Убить ее, похотливую суку! Адальберт сжал кулаки, и ему показалось, что он сжимает шею Ангелики. О, это-то он может сделать! Три или четыре вечерних дежурства, дождаться, пока она одна выйдет из дома или будет возвращаться… Схватить за шею, зажать рот, бросить в развалины, размозжить голову одним из камней… Ну, а дальше?.. Американские ищейки, обнаружив труп молодой немки, заподозрят, что причиной убийства была месть… Чья? Ну, конечно, мужа, который, очевидно, появился в Нюрнберге. Начнутся поиски, ему, Адальберту, придется покинуть дом Браузеветтера — об их давних связях, наверняка, станет известно в комендатуре или в полиции…