Многие верили, что именно в Нюрнберге хранятся такие бесценные реликвии, как копье, пронзившее бок Иисуса Христа, и один из гвоздей, которыми он был прибит к кресту…
Но для Адальберта город был связан прежде всего не с историей германской культуры, а с историей национал-социализма и, следовательно, с его собственной судьбой. «Город партийных съездов!» — прошептал Адальберт. Гитлер приказал реконструировать Берлин, Мюнхен, Гамбург и Линц в соответствии со своими личными указаниями. Вместе с Нюрнбергом они стали именоваться «пятью городами фюрера» — не мог же он, художник и архитектор, не оставить следа своего творческого гения на городах подвластной ему Германии!
По приказу Гитлера архитектор Троост взялся за строительство монументальных сооружений, стадионов, площадей для предстоящих триумфальных шествий в дни партийных съездов. Троост умер, так и не закончив работу. Имя молодого архитектора Альберта Шпеера в то время было мало кому известно. Но его проект завершения дела Трооста привел Гитлера в восторг, и Шпеера сразу стали прославлять во всех газетах и журналах.
Монументальные сооружения Шпеера проектировались с таким расчетом, чтобы даже спустя многие тысячелетия развалины Нюрнберга свидетельствовали о великолепии и величии рейха и были для потомков гораздо более впечатляющими, чем античные образцы.
Как хорошо помнил Адальберт «плацдарм партийных съездов» — самую большую строительную площадку Германии! Газеты писали, что для сооружений, проектирующихся только в Нюрнберге и в Мюнхене, потребуется весь гранит, добываемый в Дании, Франции, Италии и Швеции за четыре года.
Личность фюрера была неразрывно связана с бессмертной славой Германии, которой предстояло быть запечатленной в мраморе и граните. Он брал реванш за то, что его не оценили в свое время как гениального архитектора. Чуть ли не каждый месяц Гитлер являлся в Нюрнберг и, пробыв менее часа в самом шикарном отеле города «Дойчер Хоф», начинал метаться по строительным площадкам и проектным мастерским, сопровождаемый эскортом автомобилей.
Фюрер был снедаем гигантоманией. Огромный комплекс, предназначенный для партийных съездов и других торжеств, предполагалось открыть к 1945 году, занимать он должен был более 16 квадратных километров и вмещать одновременно около миллиона человек.
«И все это в прошлом!» — с горечью думал Адальберт, наблюдая за людьми, бредущими среди развалин неизвестно куда. Нет, у каждого из них есть цель, они спешат к себе домой, они знают, куда и зачем идут и что их ожидает через час или два. Адальберт ничего этого не знал…
Вернувшись к Музеумсбрюкке, он решил пойти по Плобенхофштрассе и неожиданно оказался на Хауптмаркт — об этом свидетельствовала прибитая к столбу дощечка с названием площади. Такого названия раньше не было. Но церковь, вернее, остатки ее в окружении развалин он вспомнил. Какое-то время он недоуменно озирался, пока не понял: ведь это же Адольф-Гитлерплатц — так раньше называлось это место! «Они хотят вытравить само имя фюрера из памяти немцев!» — со злобой подумал Адальберт.
Он ускорил шаг, хотя чувствовал себя разбитым. Постепенно он узнавал Нюрнберг, узнавал улицы, даже дома, ныне превращенные в руины. Миновав площадь Ратуши, Адальберт вышел на Альбрехт-Дюрерплатц и оказался лицом к лицу с памятником великому художнику. Дюрер стоял на невысоком пьедестале, укутанный в величественные одежды тех времен, — казалось, складки были из толстой материи, а не из металла. Вспомнилось, что дома в кабинете висело несколько гравюр Дюрера, из которых одна была подлинной — перекочевала к нему после обыска на квартире еврея художника. У стены, где висела гравюра, стояли широкий диван, курительный столик, на нем несколько статуэток…
Сейчас Альбрехта Дюрера окружали развалины, полуразбитые дома с пустыми глазницами окон, обвалившиеся стены, а у подножия памятника лежали груды черной взрытой земли, как будто здесь прошел гигантский плуг. Адальберт знал, что не плуг, а варварские воздушные налеты превратили Нюрнберг в то, чем он стал. Неужели и его дом постигла та же участь?
Осталось пройти по Бургштрассе, а затем через Тетцель-гассе выйти на Эгидиен-платц. Здесь, совсем рядом, жили его коллеги по гестапо — что с ними сталось теперь? Живы ли они? Арестованы американцами? Скрываются вдали от Нюрнберга? Тянуло зайти в дом, хорошо знакомый прежде, получить первую дружескую ориентировку, узнать о здешней обстановке. Его приятелями были штандартенфюреры Мюллер и Хильке. Хильке часто бывал у него в гостях, он был знаком с Ангеликой и, может быть, знал что-нибудь о ней… А почему не зайти? В конце концов каждый шаг в родном городе для него связан с риском, надо привыкать. Адальберт заставил себя убыстрить шаг.
Но, увы, дома, где жил Мюллер, больше не существовало, от него остались Груды развалин. Дом Хильке сохранился, Адальберт с радостью отметил, что он обитаем: окна застеклены и прикрыты занавесками. Но сделав три-четыре шага, он остановился как вкопанный: из подъезда вышли несколько американских солдат. Они были пьяны, один держал в руках банджо и, пошатываясь, что-то напевал, остальные невпопад поддерживали его припевом: «Ес ит из!»
