Нюрнберг. Скамья подсудимых - [9]

ГЕРИНГ: Нет, это решение было принято заранее.

ДЖЕКСОН: Карл Эрнст заявил на суде, что вы и Геббельс планировали поджог, что вы и Геббельс предоставили поджигателям керосин и жидкий фосфор, что, наконец, из вашего дома шёл подземный ход в рейхстаг.

ГЕРИНГ: Он может заявлять что угодно.

ДЖЕКСОН: И вы никогда не хвастались, что подожгли рейхстаг? Вы помните завтрак в день рождения фюрера в сорок втором году? Вы не помните? Я читаю: «За завтраком Геринг крикнул: „Я — единственный, кто знает рейхстаг, потому что я поджёг его!“ Сказав это, он похлопал себя по ляжке». Это письменное показание генерала Гальдера. Вы говорили о поджоге?

ГЕРИНГ: Такого разговора не было.

ДЖЕКСОН: Ваши заводы приводили Германию в состояние готовности к войне?

ГЕРИНГ: Концерн «Герман Геринг» занимался добычей сырья и производством стали.

ДЖЕКСОН: У меня нет вопросов к подсудимому.

ЛОРЕНС: Герман Геринг, вам предстоит ответить на вопросы обвинения от Советского Союза.

Джексон садится на место. К трибуне выходит Руденко.

РУДЕНКО: Подсудимый, вы влияли на принятие фюрером внешнеполитических решений?

ГЕРИНГ: Нет. Фюрер есть фюрер, точнее — был.

РУДЕНКО: Кто был ближайшим советником фюрера в экономике?

ГЕРИНГ: Я.

РУДЕНКО: В военных вопросах?

ГЕРИНГ: Я.

РУДЕНКО: Вы разрабатывали план нападения на Советский Союз?

ГЕРИНГ: Я — рейхсмаршал.

РУДЕНКО: Я прочту вам запись совещания от шестнадцатого июля 1941 года: «Прибалтика и волжские области должны стать частью империи. Ленинград подлежит уничтожению». Кем был записан этот протокол?

ГЕРИНГ: Борманом. Он преувеличил кое-что.

РУДЕНКО: Что, например? Вы признаёте, что руководили угоном в рабство миллионов граждан из оккупированных стран?

ГЕРИНГ: Речь шла о двух миллионах рабочих. Рабство я отрицаю.

РУДЕНКО: В приказе от шестнадцатого сентября 1941 года говорилось: «За жизнь немецкого солдата подлежат смертной казни пятьдесят — сто коммунистов». Кто подписал этот приказ?

ГЕРИНГ: Подписал Кейтель. В этом приказе было указано пять или десять человек, фюрер исправил — сто.

РУДЕНКО: Вы были с этим согласны?

ГЕРИНГ: Приказы не обсуждаются.

РУДЕНКО: Вы согласны с теорией высшей расы?

ГЕРИНГ: Я никогда не использовал это выражение. Различие между расами я признаю.

РУДЕНКО: Вы заявляли, что Гитлер привёл Германию к расцвету.

ГЕРИНГ: Да, это так.

РУДЕНКО: У меня больше нет к вам вопросов.

ГЕРИНГ: А теперь я бы хотел задать вопрос трибуналу!

ЛОРЕНС: Здесь вы — подсудимый!

ГЕРИНГ: Всего один вопрос! Что вы будете делать, если мы, сидящие здесь на скамье подсудимых, откажемся от своих показаний и перестанем отвечать на ваши вопросы? К чему этот фарс!

ЛОРЕНС: Подсудимый Геринг!

ГЕРИНГ: Германия никогда не стояла на трупах!

ЛОРЕНС: Подсудимый Геринг!

ГЕРИНГ: Германия…

ЛОРЕНС: Герман Геринг, я лишаю вас слова! Сядьте на место! Я лишаю вас слова!.. (Трижды бьёт своим молотком.)

Камера Рудольфа Гесса.

ГЕCC: Как ты любил театральность, Адольф! В Берхтесгадене ложился на склоне горы и созерцал Германию, лежащую у твоих ног. А в это время фотограф увековечивал эти исторические мгновения. В тридцать шестом, на Олимпиаде, ты шепнул мне мимоходом: «Война будет для всех них большим сюрпризом!» Я не поверил, я достаточно знал твои фантазии. Но ты решил ввести войска в Рейнскую область, и ты ввёл их, несмотря на протесты генералов. Ты всё поставил на карту и выиграл, хотя шансов у тебя не было. Как ты ликовал! С каждым годом Германия прибавляла полмиллиона душ, их надо кормить. Чем? Хлебом? Земля истощена. Угля, железа, металлов достаточно, но морские перевозки под контролем Англии, внешней торговли нет. И ты убедил меня, ты убедил не только меня: «Если мы, наконец, решили употребить силу, то остаются всего два вопроса, — где и когда?» Адольф, ты совершил буквально две-три ошибки. Ты считал себя единственным человеком, способным привести Германию к победе. Спешил реализовать свой военный план. И, наконец, ни во что не ставил европейские страны, не доверял Японии, отношения со Сталиным сравнивал с игрой в шахматы. Ты стал небожителем, отцом нации! Обо мне ты забыл, вытер ноги и пошёл дальше. Как ты любил театральность, Адольф!..

Дверь камеры открывается. В потоке света — фигура конвоира.

ГОЛОС КОНВОИРА: Рудольф Гесс, на выход!..

Часть вторая

Камера Геринга. Ночь. Геринг не спит. Из темноты выходит Шмаглевская.

ШМАГЛЕВСКАЯ: Вы меня узнаете? Я — Северина Шмаглевская. В Освенциме я работала на железнодорожной ветке рядом с крематорием. Иногда я присматривалась к вагонам, приходящим в лагерь. Знаете, с евреями приезжало много детей, в еврейских семьях вообще много детей… Если женщина несла ребёнка на руках или везла в коляске, то её и ребёнка отправляли в газовую камеру сразу. Если евреев было много, детей бросали в печи крематория живыми. Как они кричали!.. В сорок втором году в Освенциме не было отдельных блоков для детей. Рождённым в лагере детям, клеймо ставили на ноге. Номер был из пяти цифр, на детской руке он не помещался… Как они кричали!.. Дети не имели своих номеров, им ставили те же номера, что и взрослым. Раз в месяц, иногда чаще детей вывозили из лагеря. Куда? Я хочу спросить вас, куда? Где наши дети?.. О количестве погибших я могу догадываться. Я не раз считала пустые детские коляски. Они лежали грудой здесь же, рядом. Немцы — аккуратные люди, они собирали эти коляски и отправляли на продажу, в магазины для бедных… Почему вы не спрашиваете меня обо мне? Я ведь тоже женщина! Хочу ли я, Северина Шмаглевская, жить после этого?..