Нюргун Боотур Стремительный - [20]

С тремя наконечниками острогу

И закрыли со скрежетом

Огненный вход

На белое небо —

Обитель владык

Великого рода айыы,

Дали стражам небесным

Грозный наказ:

— Пусть-ка сунется кто-нибудь —

Двиньте по глупой башке острогой,

Чтобы дерзкий незваный гость

На́ землю кувырком полетел!

На высоком, белом небесном хребте,

На раздолье безбрежном его,

На беспредельном просторе его,

На трехъярусном своде,

Где облака

Гуще белого каймака,

Могущественные стражу несли —

Славные в сонме айыы,

Державные богатыри,

До которых на крыльях не долетишь,

До которых на брюхе не доползешь.

Готовы на бой всегда,

Готовы любой удар отразить,

Заслоняли спинами солнце они.

Словно горы, мускулы их

Перекатывались на широких плечах.

Сокрушительны силой своей,

Ослепительны видом своим,

Смерти не знали они,

Никто их не мог победить,

Ярмо им на шеи надеть.

Трое было их — богатырей,

Трое стражей белых небес.

Если спросишь их имена —

Громкие на все времена,

Какая им сила дана,

Какая власть им дана,

То вот кто были они:

Первый, самый могучий из трех,

Схожий с заоблачною горой,

Чье дыханье — густая мгла,

Чей каждый выдох —

Белый туман

С огромное облако величиной,

Был исполин Буксаат Хара[100].

А второй —

Бесстрашный боец,

Бесконечно коварный

Ловкий хитрец —

Был Ала Дьаргыстай-богатырь[101].

Третий был

Прекрасный собой,

Беспредельно добрый душой,

С белым юношеским лицом,

Блистающим красотой —

Кюн Эрбийэ-богатырь[102].

Первый средь них,

Сильнейший средь них,

Чей выдох — белый туман

С облако величиной,

Богатырь Буксаат Хара

Неподвижно на месте сидел,

Нерасторжимо соединив

Опорные три кольца,

На которых держится мир,

Руки могучие в кольца продев,

Не размыкая рук никогда;

Левым красным глазом своим,

Мерцающим, как звезда

В осенние холода,

За небесами он наблюдал,

Огненным правым глазом своим

Пристально вниз глядел.

Так он всегда неподвижно сидел,

Три кольца небесных держал.

А страшился он одного:

Если бы в руках у него

Хоть одно покачнулось кольцо,

Дрогнул бы трехъярусный небосвод.

Всколыхнулись бы девять

Белых небес.

Если бы в руках у него

Повернулось огненное кольцо,

На котором держится вся земля,

То обитаемый Средний мир

Всем бескрайним простором своим,

Всей непомерною толщей своей

Поставленный на воде,

Закачался бы, как лохань,

Затопили б его края

Воды мертвые довременного моря...

Изобилье и счастье земли

Смыты были бы,

Сметены

Яростью ледяной волны;

В страшном Нижнем мире тогда

Заклятые в древние времена

Засовы Алып-Чарай[103]

Отодвинуться вдруг могли

И открыть глубины

Удушливых недр,

Бездонных подземных недр...

Наступила бы гибель земли,

Распался бы,

Разрушился мир

Этому богатырю,

Что держит опоры трех миров,

Раз в три года

Белую пищу несли,

Гущу небесного молока.

Как бездонный провал,

Как ущелье в горах,

Он широкий рот открывал,

И прямо в открытый рот,

В глубокий отверстый зев

Опрокидывали ему

Белой сладкой пищи котел;

Это малое проглатывал он

Огромным одним глотком...

Нет на свете лучше богатыря!

Румянцем густым цветет

Лица его смуглота;

Как из стали кованы —

Мышцы его

Усталости не испытали вовек;

Огромный,

Как горный кряж,

Опора вселенной — он.

А второй из богатырей —

Ловкий боец,

Коварный хитрец,

Удалой Ала Дьаргыстай;

Мясом грузным он не оброс,

От жира не лоснится он,

Кости неломкие у него,

Тело железное у него,

Не боится он ничего.

Воскликнув:

— Ну что ж!

Такова

Предначертанная Одун Хааном судьба! —

Этот стремительный богатырь,

Ухватив свой грузный железный шест —

С тремя наконечниками острогу —

Уже размахнулся оружьем своим,

Чтобы ударить прямо в кадык

Того, кто дерзко снизу хотел

Проникнуть в Верхний мир.

Так он прежде на землю

Сбрасывал всех

Рвавшихся на небеса...

В этом служба его была,

За это хвалу воздавали ему

В трех мирах,

На трех языках;

Он хранил нерушимый строй,

Установленный в начале времен.

В сверкающем доспехе своем

Был он схож с боевым копьем

О восьми лезвиях,

О трех остриях —

Так о нем предания говорят...

Третий из богатырей —

Белого неба гонец.

О чем бы ни попросили его,

За чем бы ни посылали его,

Дух не успеешь перевести,

А он, как молния, улетев, —

Уже воротился, гремя, как гром;

Все узнал, все увидел,

Принес ответ...

Смеется он,

Будто сено горит,

Хохочет он,

Будто гром гремит;

Когда, как молния, он летит —

Не видно тени его,

Вот какой он,

Кюн Эрбийэ-молодец —

Гонец небесных айыы.

Могучий голос его, как гром,

Раскатывается в высоте;

Словом одним богатырь

Злобного угомонит;

Так остер его разговор,

Что заслушиваются его.

В трех небесных рядах

На кумысных пирах

Он на главном месте сидит...

Копье занесенное увидав

У небесного стража в руках,

Он — смеясь,

Как сухое сено, горя,

Хохоча, как гром, грохоча,

В молнию превратясь,

Вниз полетел, как стрела,

И мгновенно кверху взвился,

Ослепительно ярко блеснув,

И прославленному богатырю

Ала Дьаргыстаю сказал:

— Открой скорее

Огненный вход!

Летит сюда крылатой стрелой

Голос Аан Алахчын самой,

Дух ее челюсти и языка! —

Только молвить успел он эти слова,

Могучий Ала Дьаргыстай

В сторону быстро отвел

Трехзубую свою острогу,

Восьмилезвийный свой

Железный шест,

Что был заколдован и заговорен

Чарами восьмидесяти восьми

Пролетающих облаков,

Девяносто и девятью

Коварствами бога битв;

Подержал на весу свою острогу,

Приоткрыл на мгновенье огненный вход

На торжествующую высоту

Трехъярусных белых небес.

Из пределов широкой земли,