Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1) - [27]

Звонит колокол; сейчас опять начнутся уроки, и мистер Попкинсон в мантии и корпорантской шапочке входит в комнату, чтобы пожать руку полковнику Ньюкому и сообщить ему, что на сегодня освобождает мальчика от занятий. Он ни словом не обмолвился о вчерашней проделке Клайва и о недавнем скандале в дортуаре, когда его застали пирующим с тремя однокашниками: они лакомились свиным паштетом, запивая его двумя бутылками доброго портвейна из таверны "Красная Корова", что в переулке Серых Монахов. Колокол отзвонил, и трудолюбивые пчелы слетелись к своим сотам. Все вокруг затихло. Полковник с сыном идут на площадку для игр, которую здесь называют лужайкой, хотя она вся усыпана гравием и на ней не больше травы, чем в аравийской пустыне. Они погуляли по лужайке, а потом прошлись по галереям, и Клайв показал отцу его имя, высеченное сорок лет назад на одной из арок. Они беседуют, и Клайв нет-нет да и глянет на своего нового знакомца, подивится его широким брюкам, длинным усам и желтому лицу. Он очень странный, думает Клайв, очень чудной и добрый, и во всем джентльмен, с головы до пят, не то что папаша Мартина, который недавно приезжал к сыну в шнурованных ботинках и этой ужасной шляпе и вздумал бросать мальчикам горсти медяков. Клайв так и прыскает со смеху при одной мысли о том, что такому, как он, светскому джентльмену предлагали хватать медяки.

И вот, наказав сыну быть готовым к его приезду (Клайв, конечно, все глаза проглядел, дожидаясь его), полковник сел в экипаж и укатил в Сити, чтоб пожать руку братьям, которых когда-то оставил благовоспитанными малолетками в синих курточках под надзором строгого наставника.

Он быстрыми шагами прошел через контору и ворвался в приемную к властителям здешних мест, совершенно поразив этих двух джентльменов, таких приглаженных и уравновешенных, жаром своих приветствий, силой рукопожатий и громким высоким голосом, слышным за стеклянной перегородкой, где в большом зале трудились клерки. Он сразу догадался, кто из них Брайен, кто Хобсон: ведь на носу сэра Брайена Ньюкома, старшего из близнецов, с тех самых пор, как он вывалился из колясочки, осталась отметина. Сэр Брайен был светловолосый, с огромной плешью и маленькими коротко подстриженными бакенбардами. Жилет на нем был палевый, сапоги начищены до блеска, руки отмыты до белизны. Он был точь-в-точь как "Портрет джентльмена" на выставке Королевской Академии. Осанистый, с пустым взглядом и покровительственной улыбкой, сидит он за письменным столом и распечатывает письма; перед ним папка с бумагами и серебряная чернильница; позади колонна и красное драпри, а вдали парк и небо в грозовых тучах. Как раз такой портрет и по сей день висит у Ньюкомов над большим буфетом, увенчанным тремя огромными серебряными подносами — подарком от благодарных чиновников трех компаний своему уважаемому директору и президенту.

Хобсон Ньюком, эсквайр, лицом напоминал брата, но был дороднее. Он не препятствовал своим рыжим волосам на щеках и подбородке расти там, где им предписала природа. Он носил грубые башмаки, подбитые гвоздями, a G панталонами на штрипках — удобные тупоносые ботинки. Он старался походить на деревенского сквайра. Выбирал себе шляпы с большими полями, и в огромных карманах его короткополого сюртука всегда было что-нибудь относящееся к сельскому хозяйству — горсть пшеничных зерен или фасоли, которые он имел обыкновение жевать даже на бирже, ремешок от хлыстика, лошадиные пилюли; словом это был настоящий помещик старого образца. Если на Треднидл-стрит стояла хорошая погода, он говорил, что нынче — самое время для сенокоса, а если случалось быть дождю, то замечал, что земле нужен дождик; ударит мороз, и непременно от него слышишь: "Денек не для охоты, друг Томкинс". И все в этом роде. А когда он ехал верхом с Брайенстоун-сквер в Сити, вы приняли бы его (чем очень бы ему польстили) за веселого деревенского сквайра. Он лучше разбирался в делах, чем его степенный и важный брат, над которым он добродушно подсмеивался, и вполне справедливо говорил о себе, что не родился еще человек, способный провести его.

Когда полковник ворвался в святилище этих достойных джентльменов, каждый из них принял его по-своему. Сэр Брайен выразил сожаление, что леди Анны нет в городе: у детей корь, и они все в Брайтоне. А Хобсон сказал:

— У Марии ты, правда, не найдешь такого хорошего общества, как у леди Анны, однако выбери денек и приезжай к нам обедать. Постой, что у нас нынче, — среда? Завтра у нас званый обед. Только на завтра мы заняты. — Хобсон хотел этим сказать, что все места за столом уже заняты и не стоит тесниться, но полковнику эти обстоятельства были неведомы. — В пятницу мы обедаем у судьи Плута, — странное имя для судьи, не правда ли? В субботу я еду в Марблхед, взглянуть, как там идет сенокос. Вот что: приходи-ка ты в понедельник. Я тебя тогда и хозяйке представлю, и молодняк свой покажу.

— Я привезу с собой Клайва, — говорит полковник Ньюком, несколько обескураженный таким приемом. — Невестка была так добра к нему после болезни…

— Нет, слушай, давай без мальчишек! Мальчишки мешают. При них ведь не поболтаешь как следует после обеда, а отошлешь к дамам в гостиную — те тоже недовольны. Присылай его, коли хочешь, в воскресенье — у нас по воскресеньям детские обеды, — а сам давай со мной в Марблхед! Такое тебе сено покажу, рот разинешь. Ты любишь с землицей повозиться?