Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1) - [26]

— Зато он был отличным кавалеристом, — отвечал полковник, — и оставил великолепную коллекцию эстампов, это уж не спорьте. То-то Клайв придет в восторг! У мальчика редкий талант к рисованию, сэр, редкий! Он прислал мне картинку, на которой нарисована наша старая школа — ну прямо как в жизни, сэр: аркада, дверь, в нее входят мальчики в мантиях; у переднего розги в руках, а позади сам директор. Со смеху умрешь!

Он читал полковым дамам письма Клайва, и те из писем мисс Ханимен, где говорилось о мальчике, и даже своих слуг-туземцев донимал рассказами о сыне; наиболее азартные из молодежи заключали пари, сколько раз полковник упомянет имя Клайва — один раз за пять минут, три раза за десять, двадцать пять в течение обеда и так далее. Но если они и подтрунивали над ним, то беззлобно. Ибо полковник Ньюком был по сердцу всем, кто его знал — и кто ценил в человеке скромность, доброту и благородство.

Наконец настала счастливая пора, о которой этот великодушный отец мечтал, как ни один школьник о доме, ни один узник о свободе. Полковник взял отпуск и, оставив полк на майора Томкинсона, охотно его принявшего, поехал в Калькутту. Главнокомандующий объявил приказом по армии, что, впервые за тридцать четыре года предоставляя отпуск подполковнику Бенгальской кавалерии Томасу Ньюкому, кавалеру ордена Бани второй степени, "он, сэр Джордж Хаслер, не может не отметить, что сей доблестный офицер, чья служба достойна высшей похвалы, оставляет свой полк прекрасно обученным и дисциплинированным". И вот корабль отплыл и проделал свой путь, и наш честный солдат после стольких лет вновь ступил на родную землю.

Глава VI Братья Ньюком

Помимо собственного горячо любимого сына, у нашего добряка полковника оказалось еще по меньшей мере два десятка подопечных, на которых распространялась его родительская забота. Он разъезжал в почтовой карете из одной школы в другую, — то к мальчикам кавалериста Джека Брауна, то к девочкам миссис Смит, чей муж был гражданским чиновником, то к сиротке бедного Тома Хикса: с тех пор как холера унесла Тома и его жену, малыш остался совсем один на свете. На корабле, везшем Ньюкома из Калькутты в Англию, вместе с ним плыло с десяток девочек и мальчиков, и, хотя сердце его рвалось в школу Серых Монахов, он, прежде чем встретиться с сыном, развез кое-кого из них родным и близким. А тех, кто находился в школах, он навестил и щедро наделил деньгами. Огромные карманы его широких белых брюк всегда были набиты золотом и серебром, и он, если только не теребил усы, то и дело запускал туда руку и позвякивал монетками. Глядя, как он одаривает детишек, трудно было не пожалеть, что ты уже вышел из детского возраста. Посетив заведение мисс Пинкертон в Чизике или расположенную по соседству школу доктора Рэмшорна, повидав там маленького Тома Девиса или маленькую Фанни Холмс, добряк ехал домой и незамедлительно садился писать подробные письма в Дндию к их родителям, которые радовались этим посланиям не меньше, чем их дети его ласке и подаркам. Каждая торговка яблоками и апельсинами (в особенности, если при ней, помимо товара, был еще и младенец), каждый юный метельщик на пути от гостиницы "Нирот" до Восточного клуба знали его и черпали от его щедрот. Его братья с Треднидл-стрит только глаза раскрывали при виде чеков, которые он подписывал.

Одна из маленьких подопечных добряка Ньюкома, к счастью, жила близ Портсмута, и когда честный полковник доставил мисс Фиппс в Саутгемптон, к ее бабушке, жене адмирала Фиппса, девочка с громкими рыданьями вцепилась в своего провожатого, так что ее с трудом от него оттащили. Она утешилась в своей потере лишь после того, как незамужние тетки угостили ее земляникой, которую маленькая индианка пробовала впервые в жизни. Юный Кокс, сын Тома Кокса из пехоты, среди ночи был увезен из гостиницы в почтовой карете. Он проснулся, ничего не понимая, когда лошади мчали их по живописным зеленым дорогам Бромли. Наш добряк доставил мальчика к его дяде, доктору Коксу на Блумсбери-сквер, и лишь после этого сам устроился на жительство, а потом поспешил туда, куда так властно звало его сердце.

Из Портсмута он дал знать о своем приезде братьям и в двух словах уведомил о том же сына. Письмо было вручено Клайву вместе с чашкой чая и булочкой — одной из восьмидесяти чашек чая и булочек, поданных в этот день питомцам Серых Монахов. Как, наверно, просияло лицо мальчика, как заблестели его глаза, когда он узнал, что за новость содержится в письме! Когда преподобный мистер Попкинсон, директор, вошел в столовую и с добродушным видом сказал: "Ньюком, вас просят", — он уже знал, кто пришел. Он ничего не ответил этому дылде Ходжу, известному забияке, который заорал: "Черт тебя побери, Ньюком! Ты чего пролил мне чай на новые брюки? Ты у меня получишь!" — и опрометью кинулся в комнату, где ждал его посетитель. И тут мы, с вашего позволения, закроем дверь за полковником и его сыном.

Даже не будь Клайв таким красивым и изящным, что ни с кем не сравнить ни в школе, ни в целой Англии, любящий отец и тогда был бы доволен им и наделил бы его множеством воображаемых достоинств. Но Клайв действительно обликом и манерами оправдывал лучшие надежды Ньюкома, и я хочу верить, что художник, которому предстоит иллюстрировать этот роман, сумеет нарисовать его должным образом. Да и сам мистер Клайв — пусть это помнит художник — будет не слишком доволен, если не уделят должного внимания его лицу и фигуре. У Клайва нет еще тех пышных усов и баков, с которыми он сам позднее изображал себя на портрете, однако весь он — воплощенное здоровье, сила, живость и доброта. У него высокий лоб, затененный копной русых кудрей; его цвету лица позавидовала бы любая красавица; рот его, кажется, создан для смеха, а голубые глаза так и светятся умом, чистосердечием и добродушием. Удивительно ли, что довольный отец не может глаз от него отвести. Словом, он как раз такой юноша, каким полагается быть герою романа.