Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1) - [167]
Биографу Ньюкомов (хоть он и располагает всеми нужными сведениями} нет надобности рассказывать здесь о тех делах герцогини, которые не имеют отношения к нашему почтенному английскому семейству. Когда герцог увез супругу в деревню, Флорак решительно объявил, что жить с ней старику опасно, и говорил своим приятелям в "Жокей-клубе" и на Бульварах: "Ma parole d'honner, cette femme le tera!" [196] нет надобности рассказывать здесь о тех делах герцогини, которые не имеют отношения к нашему почтенному английскому семейству. Когда герцог увез супругу в деревню, Флорак решительно объявил, что жить с ней старику опасно, и говорил своим приятелям в "Жокей-клубе" и на Бульварах: "Ma parole d'honner, cette femme le tera!" [197]
Известно ли тебе, о благородный и доверчивый читатель, и подсчитывал ли ты когда-либо, размышляя о нашем обществе, сколько почтенных мужей вгоняют в гроб своих жен и сколько почтенных жен помогают мужьям сойти в Аид? Жена трубочиста или мясника является, вея дрожа, к полицейскому судье, — голова обвязана, тело изодрано и покрыто кровоточащими ранами, нанесенными ей этим пьяным злодеем, ее муженьком; бедный лавочник или мастеровой бежит из дому, спасаясь от неистовой злобы сварливой супруги, все чаще заглядывает в трактир, катится по дурной дорожке, забрасывает ремесло, спивается, а затем — белая горячка, и конец. Боу-стрит, полицейские и репортеры хорошо осведомлены об этих семейных преступлениях простонародья — они входят в их компетенцию; однако сколько нападений с целью убийства совершается в приличных семьях, где женщину не бьют кулаком, но она шатается и падает под не менее жестокими и меткими ударами; где жена прячет под улыбкой боль своих незаживших ран и должна крепиться, а сбитая с ног, опять подниматься и терпеть ежедневную муку; где преданный и любящий муж вынужден сносить равнодушие, пренебрежение, оскорбления и обиды; его детей высмеивают за любовь к нему, а друзей отваживают из ревности; его счастье задушено, жизнь искалечена, отравлена, разбита! Доведись вам узнать историю всех ваших соседей, и оказалось бы, что в двух. или трех домах рядом с вами разыгрываются точно такие же трагедии. Разве новобрачная из двадцатого номера не чахнет, уже заброшенная мужем? А добрый владелец тридцатого номера, разве не ломает он в отчаянье голову, не работает ночи напролет, чтобы расплатиться за бриллианты на шее супруги и экипаж, в котором она катается по парку и строит глазки своему Лотарио? Губительная судьба, жестокое тиранство, безжалостное равнодушие, тяжкое бремя семейных забот, — не сокрушают ли они всечасно мужчин и женщин? Впрочем, это пространное отступление слишком далеко увело нас от светлейшей четы Д'Иври, а также от невоздержанного на язык Флорака, утверждавшего, что эта женщина убьет его дядю.
Так или иначе, если б даже мосье Д'Иври и вправду скончался, пришлось бы вспомнить, что он был уже в преклонных годах и, по крайней мере, в течение шестидесяти лет считался заядлым жуиром. В бытность свою принцем де Монконтур, еще при жизни отца, в предреволюционные годы, а также в изгнании и даже после реставрации его светлость выказывал невероятное жизнелюбие. Он знал хорошие и дурные времена, изведал крайнюю бедность, почет и блеск, был искушен в делах любви и чести, а умереть от той или другой причины все ведь когда-то должны. Баденская история, после которой герцог увез супругу в Шампань, совсем доконала старика; свою маленькую дочь он поместил в какую-то монастырскую школу в Париже, поручив ее особому попечению мадам де Флорак, — с нею, как и со всем этим семейством, глава рода незадолго перед тем окончательно помирился. Теперь его светлость частенько захаживал к мадам де Флорак и со стариковской болтливостью изливал перед ней свои горести и печали.
— Эта маленькая герцогиня — сущая Медея, чудовище, femme d'Egene Se [198], - говорил виконт де Флорак.
Бедный старый герцог плачет… ma parole d'honner [199], он плачет, и я тоже, когда он приходит отвести душу к моей бедной матушке, чье безгрешное сердце — прибежище всех печалей. Это настоящий Hotel Die [200], клянусь всем святым, в нем сыщется приют каждому обиженному и для каждого найдется ласковое слово, как у сестер милосердия. Я плачу, mon bon [201] Пенденнис, когда этот vieillard [202] рассказывает о своей жене и рвет на себе волосы у ног моей матушки.
Когда отец забрал маленькую Антуанетту от ее матери, герцогини Д'Иври, можно было ожидать, что поэтесса издаст еще несколько cris de l'ame [203], по обыкновению, публично рыдая и бия себя в иссохшую материнскую грудь, от которой отторгли ее дитя. Сама девочка, узнав, что едет в монастырскую школу, начала прыгать и смеяться. Она плакала, только прощаясь с мадам де Флорак, и когда эта добрая женщина стала убеждать ее выказать хоть каплю дочернего: чувства и написать матери, Антуанетта лишь простодушно ответила:
