Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1) - [155]

Когда в романах и пьесах, а также, смею думать, и в жизни, своенравная героиня вдруг решает испытать силу своих чар и пококетничать с сэром Генри или же с капитаном, герой удаляется и в отместку начинает ухаживать за другой; однако оба они быстро раскаиваются в своем безрассудстве, мирятся, и тут падает занавес или кончается повесть. Но есть люди, слишком благородные и простодушные для подобного рода ухищрений и любовного притворства. Когда Кью бывал доволен, он смеялся, когда печалился, он молчал. Ни грусть свою, ни радость он не желал прятать под личиной. Ошибка его, пожалуй заключалась в том, что он позабыл, как молода Этель, не понял, что ее выходки можно объяснить не столько злым умыслом, сколько шаловливостью и избытком энергии, и что раз уж юношам дозволено иметь грешки, повесничать и наслаждаться жизнью, то и девицам надо порою прощать их куда более невинные проказы и взрывы игривого своеволия.

Когда мисс Ньюком согласилась наконец ехать домой, лорд Кью подал ей белую накидку (под капюшоном блестящие локоны, румяные щечки и сверкающие глазки Этель казались, как на зло, еще восхитительней) и, не промолвив ни слова, закутал девушку в это очаровательное одеяние. В благодарность за услугу, она дерзко присела перед ним в реверансе, на что он ответил мрачным поклоном и отошел к старой леди Кью, чтобы одеть ее сиятельство и проводить до кареты. Мисс Этель сочла уместным обидеться на обиду кузена. Для чего же тогда балы, коли не танцевать? Она кокетничала? Огорчила лорда Кью? Но почему ей было не танцевать, если ей хотелось? Она просто понятия не имела, отчего он надулся. И потом, это было так занятно — увести всех вассалов у Королевы Шотландской, ну просто потеха! И она пошла спать и, пока зажигала свечу и поднималась по лестнице, не переставая пела, разливаясь в руладах. Она так чудесно провела вечер, так было весело!.. А когда за ней закрылась дверь ее спальня, она, возможно (впрочем, откуда это знать сочинителю?), выбранила свою горничную (а та и в толк не могла взять, чем она недовольна). Бывает, так, знаете ли, что после блистательной победы вдруг нахлынет печаль, и вы, разбив на голову противника, жалеете, что завязали бой.

Глава XXXIV Завершение Баденского конгресса

Мы уже упоминали о старой деве-ирландке, которую герцогиня Д'Иври держала в качестве компаньонки, а также учительницы английского языка для своей маленькой дочери. Когда мисс О'Грэди некоторое время спустя покинула семейство Д'Иври, она стала повсюду рассказывать самые ужасные подробности о жизни своей бывшей хозяйки. Множество страшных легенд ходило теперь в обществе с легкой руки этой разгневанной девицы, и лорд Кью даже был вынужден пресечь ее красноречие, так как не желал, чтобы все эти неприятные истории дошли до слуха его молодой графини, с которой он тогда совершал свадебное путешествие в Париж. Обитавшая здесь мисс О'Грэди, оказавшись в стесненных обстоятельствах и узнав из газет о прибытии в отель "Бристоль" графа и графини Кью, посетила молодую чету и попросила их купить билеты на устраиваемую ею лотерею, где разыгрывался замечательный бювар слоновой кости (единственный осколок ее прежнего благополучия), каковую вещь она давала возможность приобрести своим друзьям и знакомым. Собственно, мисс О'Грэди уже несколько лет жила на доходы, получаемые от розыгрышей сего бесценного бювара; многие благочестивые дамы из предместья Сен-Жермен, принимая к сердцу ее злоключения, облегчали их посредством нехитрой системы лотерейных билетов. В лотерее мисс О'Грэди могли участвовать не только католики, но и протестанты, и лорд Кью, как всегда великодушный, приобрел у нее столько билетов, что охваченная раскаяньем О'Грэди поведала ему о заговоре, причинившем ему в свое время немало неприятностей, и о своей неблаговидной в нем роли.

— Да если бы я знала, что за человек ваше сиятельство, — говорила умиленная мисс О'Грэди, — никакие пытки не заставили бы меня сделать то, что я сделала и в чем жестоко раскаиваюсь. Одна злая женщина, милорд, очернила ваше сиятельство в моих глазах, женщина, которую я некогда звала своим другом и которая оказалась самой вероломной, порочной и опасной из всех представительниц нашего пола. — Так частенько говорят компаньонки о своих патронессах, когда их разлучает ссора, когда наперсницы получают отставку и уносят в своей памяти семейные тайны, а в сердце жажду мести.

Назавтра после бала, на котором так отличилась мисс Этель, старая леди Кью приехала пораньше, чтобы еще раз наставить внучку и своевременно предостеречь ее против пустого кокетства, — особливо с господами, которые встречаются только на водах и не вхожи в приличное общество.

— К тому же, помни, Кью с норовом. Он не вспыльчив, как мы с тобой, душечка, — говорила старая леди (она решила быть пуще обычного ласковой и осторожной), — зато, коли рассердится, то надолго, и до того упрям, что его почти немыслимо задобрить или успокоить. Куда лучше быть такими, как мы, милочка, — продолжала старуха, — разозлишься, пошумишь, и все, но — qe volez-vos? [165] — такой уж у Фрэнка характер, с этим надо считаться. — И она продолжала говорить, подкрепляя свои наставления примерами из семейной истории, подтверждающими, что Кью похож на своего деда, ее покойного супруга, а еще больше на покойного своего родителя, лорда Уолема, который, разумеется, по вине невестки, без конца ссорился с ней, своей матерью, — под конец они даже не знались. От рассказов леди Кью перешла к поучениям и настоятельнейшим образом посоветовала своей слушательнице щадить чувствительность жениха, если ей дорого собственное благополучие и счастье достойнейшего человека, каковой в умелых руках будет ходить по струнке. Сама леди Кью, как мы знаем, держала в руках все семейство, и редко кто осмеливался перечить ей.