Нусантара - [18]

Двигались мы почти в полном молчании, что было и не удивительно, так как мой спутник не говорил по-английски. К счастью, он знал многие латинские названия растений и с готовностью приходил на помощь, когда я нуждался в ботанической консультации. В остальном помогали жесты.

Я давно мечтал увидеть прославленный паразитический цветок раффлезию, который достигает метра в поперечнике и имеет консистенцию, цвет и запах разлагающегося мяса. Из этого неаппетитного, но очень интересного для каждого биолога цветка и состоит по существу все растение, паразитирующее на некоторых лианах, на тех их частях, которые лежат на земле.

Мне приходилось читать, что жительницы Малайского архипелага приготовляют из цветка раффлезии любовный привораживающий напиток падма. Говорят, что если готовящая падму женщина будет в это время стоять на чем-нибудь мокром, то она станет ненавистной не только своему избраннику, но и вообще всем мужчинам.

В Богорском саду мне удалось увидеть лишь дальнего родственника раффлезии — аморфофаллус, менее мясистый и вообще менее выразительный. Он покрыт восковой пленкой, поэтому богатые воском высушенные аморфофаллусы используются как факелы.

Еще в начале пути, когда я убедился, что мой спутник достаточно сведущ в латинских названиях растений, я спросил его по возможности выразительнее: «Раффлезия?» Он ответил длинной речью, сопровождавшейся жестами. Широко расставив руки, он произнес несколько фраз, в которых я уловил лишь одно слово «Самудера». Верно, гигантская раффлезия Арнольди встречается только на Суматре. Потом он сказал что-то еще, и расстояние между его ладонями сократилось до десяти-пятнадцати сантиметров. Ну что ж, я радостно закивал головой — согласен и на такую.

По пути мой провожатый несколько раз покидал тропинку (иногда это было возможно только с ножом) и показывал мне что-нибудь примечательное или разочарованно качал головой. Во время одного из таких отклонений от курса он протянул руку и удовлетворенно сказал: «Раффлезия». Знаменитый цветок вначале показался мне похожим на какой-то необычный гриб. Приглядевшись внимательнее, я различил пять толстых лепестков, красноватых, покрытых белыми пятнышками, а в глубине чашечки круглый диск, похожий на цветоложе лотоса, диск, из которого торчали короткие конические тычинки. Все это пахло довольно своеобразно, пожалуй неприятно. В литературе этот запах сравнивается с запахом несвежего мяса. Не знаю, у меня такой ассоциации не возникло, хотя в остальном — и по цвету, и по фактуре — цветок больше всего был похож на «мясо». Впрочем, может быть, запах раффлезии притупился для меня оттого, что перед этим мы прошли мимо гниющего ствола вербены премна (или гунора), которая отличается от подавляющего большинства растений тем, что подобно животным после смерти становится зловонной. Вокруг раффлезии крутились мухи и, надо сказать, что как опылители они здесь были к месту, хотя мне вспомнилось, что иногда и самые красивые бабочки стремятся к субстрату, отнюдь не гармонирующему с их поэтическим обликом.

Вскоре мы подошли к водопаду Чибереум. Он величественно низвергался тремя каскадами с высоты пятидесяти метров. Шум его был слышен издалека.

Стена брызг, стоявшая у подножия водопада, создавала свой особый микроклимат. Здесь мы встретили замечательных червей-планарий. Эти самые примитивные из свободноживущих червей представляют собой плоские овальные пластинки, сквозь тонкие покровы которых просвечивает сеть их нехитрых внутренностей. Большинство планарий имеет микроскопические размеры, лишь иногда достигая двух-трех миллиметров в длину. Необыкновенными великанами казались мне когда-то планарии, которых мы ловили у берегов Японского моря, — их длина составляла четыре-пять сантиметров. Здесь же на суше (подавляющее большинство планарий живет в морской воде), на грунте, увлажненном бесчисленными брызгами водопада, ползали плоские чудовища, едва умещавшиеся на ладони и запросто пожиравшие крупных земляных червей.

Еще в лесу нам встречались стройные глазированные кувшинчики насекомоядных растений непентесов, а здесь их было особенно много — прямо целый гончарный ряд. На покрытом соком дне кувшинчиков мы находили то целых, еще не переваренных насекомых, то лишь остатки их хитиновых скелетов. Местные жители издавна пользуются соком непентеса для лечения болезней желудка. Биохимические исследования показали, что в соке кувшинчиков есть пищеварительный фермент пепсин.

На берегу ручья квакали по-непривычному лягушки с белым пятном на морде, а в воде плавали головастики со странными треугольными выростами позади глаз.

Мой спутник разоблачился, чтобы снять с тела несколько сухопутных пиявок хэмадипс. Еще по дороге я с опаской поглядывал на их висящие на ветвях тела. Увидев первую же пиявку, присосавшуюся к лопаткам моего провожатого и уже успевшую немного раздуться, я поспешил последовать примеру своего спутника. Он, однако, жестом остановил меня и, смеясь, показал на только что брошенный мною окурок (сам он был некурящим). Действительно, ни в этот раз, ни потом, когда мне приходилось бывать во влажном лесу, на меня не напала ни одна хэмадипса. Очевидно, их нисколько не привлекал мой насквозь прокуренный организм.