Ной. Всемирный потоп - [35]

Горбунья Нара, нос у которой больше горба, а язык еще длиннее носа, рассказала, что двумя днями раньше видела, как Хоар разговаривала у Трех родников с каким-то богато одетым незнакомцем, по виду и манере поведения – столичным жителем. И не просто разговаривала, но смеялась, запрокидывая голову и потряхивая рассыпавшимися по плечам волосами, словно кобыла, приманивающая жеребца. Дело было на закате, рядом никого не было, вот Хоар и позволила себе такое. Вдова, которой положено в течение семи седмиц после смерти мужа пребывать в скорби по нему, не должна в это время смеяться совсем! Тем более – на людях! Тем более – разговаривая с другим мужчиной! О том, что вдовы, как и замужние женщины, должны появляться на людях с покрытой головой, я и упоминать не стану! Распустить волосы по плечам – это все равно что выставить обнаженную грудь на всеобщее обозрение. Стыдно! Стыдно!

То было тайное свидание, хоть Хоар и взяла для отвода глаз с собой кувшин. Кто ходит по воду на закате? Зачем идти за водой к Трем родникам, если воду можно взять втрое ближе к дому? Нара, несмотря на кажущуюся свою неуклюжесть, ходит неслышно, даже не ходит, а скользит словно тень. Пока ее заметили, она успела услышать, как мужчина говорил о том, что он не имеет склонности делиться своим с кем-либо, а Хоар, продолжая смеяться, отвечала ему, что она никому не принадлежит, кроме себя самой. Нара сказала, что мужчина весь дрожал, не то от страсти, не то от ярости, лицо его было багровым, а крылья носа раздувались.

Вот он – столичный любовник. Он приезжает не каждый день, и оттого не каждый день у Хоар есть деньги. Видимо, он из тех, что не дает сразу много. Скупец или дальновидный хитрец, не желающий ослаблять петлю зависимости. Эх, еще бы узнать, кто это был! Я пыталась расспросить Нару поподробнее, но она запомнила только густую черную бороду и красный плащ. Хороши приметы! В красных плащах ходит половина столичных богачей, если не две трети, а бороду можно не только отрастить, но и приклеить, если желаешь остаться неузнанным. Коня рядом Нара не видела, а также не слышала ни ржания, ни стука копыт… но коня можно привязать в роще неподалеку, а можно оставить на постоялом дворе Узала и прийти к трем родникам пешком. Ах, Хоар, Хоар, это так ты скорбишь по умершему мужу своему?! Несчастный Ирад, представляю, как больно ему смотреть оттуда, где он сейчас, на такое.

Нигде не сказано, что всю оставшуюся жизнь вдова только и должна скорбеть по покойному мужу своему, но из уважения к памяти покойного, семь седмиц должно быть ей в трауре. Семь седмиц – не семь раз по семь лет, это разумный срок. Срок этот установлен не нами, а тот, кто его устанавливал, знал, что делает. Ирад отдавал своей жене все, что у него было, и оставил ей все, что имел, так разве он не заслужил от нее соблюдения приличий в эти семь седмиц?

Но самое интересное мне поведала Авша, жена каменотеса Седона. Оказывается, ее непутевый муж тоже вожделел Хоар и предпринимал попытки к сближению с ней. Авша уверенно говорит об этом, потому что знает – Седон сам рассказал ей все, когда просил прощения за свое беспутство. Однажды он не ночевал дома, а вернулся на заре, побитый и грязный. Пока Авша обмывала его, он проклинал Хоар и еще больше проклинал какого-то ревнивца, избившего его до потери сознания. Имени ревнивца он так и не назвал, мужчине стыдно сказать – «вот тот, кто побил меня», но все остальное поведал. Заработав немного денег, Седон купил на них сладостей и отправился к Хоар. Он не успел войти в ее дом, как появился мужчина, который набросился на него, швырнул наземь и бил руками и ногами до тех пор, пока Седон не лишился чувств. Пришел он в себя на дороге оттого, что какой-то бродячий пес стал мочиться на него. Сладостей, на которые он истратил весь свой заработок, при нем не было, одежда была разорвана и в пыли, тело болело от побоев. Про такое говорят: «никакой прибыли, один убыток». Приведя мужа в порядок, Авша сделала ему внушение (и это правильно – сначала приведи в порядок, а уже после внушай!) и рассказала о случившемся кому-то из соседок. Она – ей, та – другой, так и дошло до меня.

Получается, что я была права! Получается, что есть у Хоар ревнивый любовник, пытающийся отвратить от нее остальных! Он настолько ревнив, что караулит на подходе к дому ее и бьет, не спрашивая! Не дух же покойного Ирада напал на Седона! Ирад и при жизни не был таким, да и не может дух побить, ибо он бесплотен. Это человек, и злой человек. Скорее всего, это тот якобы работник, которого Хоар якобы наняла и поселила у себя.

Мне вдруг захотелось поговорить с Хоар. Разве не могу я, как велят законы добрососедства, навестить соседку свою и поинтересоваться ее делами? Кому, как не мне, утешавшей Хоар в день смерти ее мужа и оплатившей его погребение, сделать это? Купив немного фиников, ибо финики – это то угощение, которое дозволено во время траура, я отправилась к Хоар.

Слышала, как кричали мне вслед: «Эмзара, неужели дела ваши столь плохи, что горсточка фиников – весь ваш обед?!», но не стала оборачиваться и вступать в спор. А еще кричали: «Пора тебе сменить свой пояс на веревку, по примеру мужа твоего!». И еще кричали мне: «Эмзара, покрывало твое дырявое и ветхое!». Бесполезно спорить с такими крикунами. Скажу: «Нет, вы неправы», – подумают: «Мы правы, но Эмзара не может признать этого», – и начнут рассказывать, что жена праведного Ноя стесняется своей бедности. Скажу: «Покупаю, что хочу», – скажут то же самое и добавят, что нужда сделала меня злой и грубой. Скажу: «Подите вы прочь, злоязычные твари! Где вы увидели дыры на покрывале моем?!» – посмеются и скажут: «Нужда окончательно доконала Эмзару». Лучше уйти молча, не подливая масла в огонь и оставляя сказанное на совести сказавших.