Новый театр механических кукол - [3]

Мастера эти - в каждом поколении их не более двадцати или тридцати, - сами по себе есть высочайшее достижение суровой системы обучения, которая даже на низших стадиях способна порождать работы великолепного качества и чарующей красоты; замечательно, однако, что невзирая на редкие деловые предложения, метод их так никогда и не оформился в настоящую школу. Мастера по-прежнему в некотором роде произвольно отбирают учеников, те переезжают в мастерские и, по идее, должны целиком посвятить себя своему искусству. Разумеется, многие не выдерживают тягот такой жизни, что ограниченна и трудна сама по себе, и к тому же отнюдь не сулит богатства в будущем. Ибо любопытная правда заключается в том, что, несмотря на всеобщие восторги, мастера если и не бедствуют, то, по любым меркам, от богатства далеки. В качестве причин столь позорного положения дел приводится масса гипотез, и одна из самых фантастических гласит, что мастера так поглощены своим искусством, что не заботятся о внешнем комфорте. Но вряд ли это соответствует действительности. Мастера - не монахи; они женятся, у них рождаются дети, они обязаны кормить семью - да еще бремя учеников, не все из которых платят хотя бы за еду. Мастера - люди, как и все остальные, со всеми болями человеческих страданий в дополнение к тяжести сурового искусства. В самом деле, серьезные и печальные лица старых мастеров наводят на мысль о том, что они видели тайные несчастья. Поэтому гораздо более правдоподобное объяснение их недостаточного преуспеяния гласит, что трудоемкость их искусства существенно превышает его прибыльность. Театры процветают, деньги текут рекой; но создание одной фигуры с часовым механизмом занимает от шести месяцев до двух лет или более. Конечно, мастерам немало помогают старшие ученики, которым разрешено делать кисти рук и ступни или даже целые руки и ноги, а также часовые механизмы для наименее выразительных частей тела. Но все равно мастер-механик целиком несет ответственность за лицо и голову, а равно и за окончательную настройку куклы. И хотя раскрашивание задника сцены из полупрозрачного полотна - само по себе работа на много месяцев - почти полностью передается старшим ученикам, мастер тем не менее должен предоставить им оригинальные наброски; то же со многими другими задачами - например, тщательно подобранное освещение, что расцвечивает великолепную полупрозрачность и является неотъемлемой частью нашего кукольного театра. И, разумеется, - сама драма, хореография, порой - сложная музыка. Из-за всего этого наши ежедневные посещения кукольных театров не приносят значительного дохода мастерам, хотя управляющие театров непременно живут в лучшем районе города.

Технические таланты мастеров, их глубокое знание секретов часового искусства, впечатляют и даже вызывают беспокойство; однако технический гений еще не делает мастера мастером. Это становится очевидно, если посмотреть на некоторых учеников, кои в возрасте каких-нибудь тринадцати лет способны создать механическую куклу с анатомически безупречными движениями. И все же они далеко не мастера, ибо их созданиям недостает некого таинственного качества, что словно заставляет подлинные шедевры кукольной механики думать, страдать и дышать. Само по себе анатомическое совершенство - большое достижение, и для Детского Театра его достаточно. Но когда те же самые ученики, нетерпеливо жаждущие признания, спустя несколько лет открывают свои театры, сразу становится очевидной недостаточность их духовного мастерства, и они вынуждены либо заняться Детским Театром, либо вернуться к тяготам старшего ученичества. Даже среди признанных мастеров наблюдается ощутимая разница достижений, хотя на столь высоком уровне подобные сравнения превращаются в споры о природе красоты. И все же порой случается, что мастер стоит особняком из-за некоего едва определимого, но мгновенно распознаваемого качества - и наша история демонстрирует это снова и снова. Таков, к примеру, нынешний случай Генриха Граума - случай, что не перестает бередить нам души.

Ибо как раз о нем я намереваюсь говорить - о беспокойной душе, что восстала средь нас со своим рискованным и волнующим даром; и если я словно бы колебался, останавливался на других вопросах, то лишь потому, что само его искусство заставляет во всем сомневаться и требует подходить к этому человеку по касательной, почти с осторожностью.

Как многие мастера, Генрих Граум был сыном часовщика; как многие, рано обнаружил свой дар. В пять лет его отправили в мастерскую Рудольфа Эйзенмана, откуда молодыми мастерами вышли многие ученики. Там он проявил себя талантливым, но не по годам развитым учеником. В семь лет он сконструировал соловья длиной в дюйм, умевшего производить шестьдесят четыре различных движения, включая тридцать шесть отдельных движений головой; соловей демонстрировал такое хитроумие конструкции, что был использован в сцене в саду Эйзенмановского Der Reisende Kavalier*. Спустя год за соловьем последовал очаровательный канатоходец, который взбирался на вершину столба, шел по проволоке, балансируя шестом, трижды терял и восстанавливал равновесие, падал и одной рукой цеплялся за проволоку, с трудом взбирался обратно и благополучно добирался до второго столба, где поворачивался и кланялся. Но и это не отличало юного Генриха от любого другого талантливого ученика; он не был вундеркиндом, как ошибочно считали впоследствии. Среди детей-учеников весьма нередки случаи гораздо более ранних достижений, и мастера относятся к ним с некоторой опаской. Ибо в искусстве, что более других требует досконального знания механики, чрезмерно ранний успех зачастую вызывает у юного ученика ложное чувство зрелости. Слишком часто семилетний гений в пятнадцать оказывается посредственностью, годной разве что для работы в Детском Театре. Ибо не будет преувеличением сказать, что высочайшее мастерство механика целиком духовно, пусть и достигается, как я уже говорил, техническими средствами. Вундеркинды демонстрируют замечательную техническую виртуозность, которая, конечно, производит впечатление, однако не является залогом будущего величия и часто уводит их и других учеников с должного пути. Юного Генриха несчастье скороспелости обошло.