Новый сорт - [35]

— Попробуй-ка, — сказал он, протягивая надкушенное яблоко.

Руки их встретились, и Гриша взял яблоко. Немного погодя послышался хруст и вялое чмоканье.

— Ну как?

— Вкусно…

— Хочешь еще найду?

— Потом, Ваня. Чего-то я не в себе… будто плаваю.

— Спрячемся в подземный ход, пока в сарае никого нет, — предложил Ваня.

— Пойдем… Ты мне помоги. Я совсем раскис.

Перебирая руками по стенке, всё время наступая на раскатившиеся по полу яблоки, с трудом добрались они до железной двери.

Ваня помнил, как весной открывали дверь, и легко это повторил. Ослабевший от потери крови, Гриша еле передвигал ноги. Ване приходилось тащить его.

Всё дальше уходили они от подвала. Казалось, что там, в глубине подземного хода их спасение.

Вот и холодные камни ступенек. Тупик.

— Ваня, я лягу…

— Устраивайся лучше. Придется здесь до ночи сидеть, — сказал мальчик.

— А как мы выйдем? Калитка-то закрыта.

— Там видно будет. Ты не расстраивайся. Эх! Какого-нибудь свету бы! Платок разорвать и перевязку сделать. Болит, Трубач?

— Нет. Онемело. Я, наверно, умру, — безразлично сказал мальчик.

— Тоже выдумал! На войне людям руки, ноги отрывает, да ничего… живы остаются. Выберемся отсюда, и вылечишься.

Время шло медленно. Ваня потерял представление о часах. Порой ему казалось, что они сидят здесь всего несколько минут, а иногда он думал, что на улице уже ночь и пора сделать попытку выбраться. Мальчик сознавал всю сложность положения. Оставаться здесь с раненым товарищем долго было нельзя. Выходить в сад — почти верная смерть. Беспокоило состояние Гриши. Он лежал без движения. Иногда Ваня с тревогой наклонялся к его лицу и чувствовал теплоту дыхания.

— Ваня! — тихо позвал раненый.

— Я тут.

— Ты ничего не слышишь?

— Нет. А что?

— Я голоса слышу.

— Какие тут голоса? — удивился Ваня, но невольно стал вслушиваться в тишину. Прошла минута, другая. От напряжения в ушах звенело, и никакого другого звука Ваня не улавливал. Он уже решил, что приятелю почудилось, как вдруг сам услышал мужской голос, который глухо пробормотал какие-то слова. Ваня и не разобрал их смысла, но они были сказаны где-то совсем близко.

Опять. На этот раз говорил другой голос.

— Гриша, я тоже слышу.

— Это в подвале, — встрепенулся тот. — Идут за нами.

— Нет, нет… В другой стороне. Погоди-ка. Тут же вторая дверь. Помнишь? Вроде шкафа. Потайная. Я сейчас послушаю.

Он забрался на ступеньки, нащупал дверь и плотно прижался к ней ухом. За дверью говорили люди.

— Что ж, досадно, конечно! Дожить бы до того времени, как их с нашей земли вышвырнут!

Не было никакого сомнения! Это голос Петра Захаровича.

— Да. Хотелось бы дожить, да не выходит. Жалко!

Ответил ему тоже очень знакомый голос. Совсем недавно Ваня слышал этот голос, но вспомнить не мог.

Он спустился вниз и нагнулся к раненому.

— Там люди, Гриша. Петр Захарович говорил.

— Не может быть! Он же арестованный.

— Ну да! Сюда и посадили их… Откроем дверь?

— Давай… — оживился Гриша.

— Ты лежи, лежи. Я сам. Только надо осторожно. Там, наверно, часовой караулит. Как бы хуже не сделать.

— Постучи им.

— Правильно.

Ваня поднялся на ступеньки, суставами пальцев ударил несколько раз в дверь, прижался к ней ухом и сейчас же услышал голос:

— Захарыч, вроде как постучали в стенку?

— Кто тут может стучать? Мерещится тебе.

— Я тоже слышал, — сказал третий голос.

— Давай послушаем. Передвигайся сюда. Здесь стучали.

Немного переждав, Ваня вновь ударил три раза и приложил ухо к двери.

— Стучат… Сигнал подают, — сказал голос.

— Не женщины ли там сидят? Отвечать надо.

Раздался ответный стук. Ваня понял, что арестованные не опасаются, и, значит, можно открыть дверь. Нашарив задвижку, он без шума приподнял ее и, слегка приоткрыв дверь, выглянул.

Догадка оказалась правильной. Совхозная кладовая была превращена в тюрьму. В камере сидело пятеро мужчин. Двое из них спали, а трое изумленно смотрели, как шкаф двинулся вперед и в образовавшуюся щель высунулась голова мальчика.

Если бы перед ними из земли вылезло какое-нибудь чудовище, удивились бы меньше. Некоторое время от изумления они ничего не могли сказать.

— Петр Захарович, это я!

— Ванюшка! Как же ты… откуда явился?..

— А… пришел… Тут со мной еще Гриша. Он раненый.

Ваня торопливо рассказал, как он попал сюда.

— Товарищи дорогие, — еле сдерживая себя от радости, говорил Максим Савельевич. — Мы же теперь удрать можем.

— Да, да… Спасибо, Ванюша. Осторожно, товарищи, осторожно, — предупредил Петр Захарович. — Такие случаи не повторяются. Как бы кто в окно не заглянул. Прикрой шкаф, Ванюша. Сбоку щель не видно, а мы сядем, как прежде. Прохор, ложись на старое место, — распоряжался Петр Захарович.

Все заняли свои места. Ваня прикрыл дверь, оставив узкую щель, чтобы можно было разговаривать.

— А там в углу кто лежит? — спросил он Петра Захаровича.

— Наши железнодорожники. Всю ночь их били, допрашивали. Сном забылись, — пояснил тот. — Значит, Васильева с Муравьевым немцы расстреляли… Так мы и думали. Хорошие были товарищи! Вечная им память!.. Ладно. За нами ничего не пропадет. Только бы выбраться отсюда.

— А Максим Савельевич тоже арестован?

— Ну ясно, не в гости пришел.

— А вы похудели, Петр Захарович.