Новый посол - [58]

В общем, в тот вечер они ужинали втроем. Здесь не было ничего необычного, как, впрочем, ничего не было необычного в том, что брат пошел провожать Капитолину. В конце концов, Владислав сам предложил именно этот вариант: он остается дома жарить бифштексы, а Андрей отведет девушку домой — Андрей уезжает на полеты в четыре и должен подкрепиться надежно, а бифштексы у него не получаются, они у него горят. Ничего подозрительного в этом не было: брат танцевал с девушкой танго и потом пошел ее провожать, а он, Владислав, жарил бифштексы... Подозрение закралось позже, когда однажды душным июньским вечером он вдруг услышал под старой белолисткой на бульваре голос брата и Капы. Правда, Владик слышал только их голоса и ничего не видел, да и мудрено было что-то рассмотреть во тьме июньского вечера, да еще под многослойной кроной старой белолистки.

Сколько ни протирал Владислав свои очки, он ничего не видел, но слышал явственно. Правда, они говорили не о любви, даже наоборот, они говорили о Веге и ее способности указывать дорогу путнику в любое ненастье, но это было слабым утешением. В конце концов, какая необходимость двум молодым людям в такую ночь забираться под крону белолистки и обсуждать тайны Веги? Нет, это было слабым утешением... Помнится, Владик ушел во тьму и, опустившись на камень, лежащий у дороги, закрыл лицо руками. Остро болело сердце, и не было сил подняться. Когда Владя отнял руки, они были мокрыми, и все вокруг размылось и утратило четкость. Нет, не потому, что он плакал (плакать из-за девчонки — никогда). Он просто потерял очки.

Наутро Андрей спросил брата: «Чего это у тебя... глаза красные?» Владик как-то немощно приподнял плечи и попробовал улыбнуться: «Я шел против ветра, я долго шел против ветра, Андрюша...» — «Вчера?» — переспросил Андрей. «Да, вчера...» — сказал Владислав и покраснел — он никогда не врал брату. Брат ушел, а у Влади не было сил сдвинуться с места. Только сейчас понял он: не было прекраснее этой девушки на свете — он любил ее.

И впервые Владислав ощутил: все случилось потому, что ему противостоял Андрей, его родной брат. Нет, дело даже не в том, что Андрей такой большой и ладный, а он, Владя, мальчик-очкарик. Главное, что Андрей... да какое может быть сравнение? Брат взнуздал свою тысячу коней и погнал их в поднебесье, а ты, ну, что значишь ты, мальчик в пыльных башмаках с вечно стоптанными каблуками и заросшим затылком, которому девчонки говорят: «Владя, а ты повестку из парикмахерской получил?» Да, Андрей взнуздал свою тысячу коней, а ты... что можешь взнуздать ты? И потом: вот учился Владик с Капой, она была его школьным другом, его однокашницей, а потом вдруг получилось, что все это ему только так казалось, а на самом деле она женщина и ее сверстником являешься не ты, а человек на шесть лет старше тебя, а ты... ты... ну, предположим, если бы она была, как сейчас, в десятом, а ты почти перваком! Что же это такое... игра природы?

Короче говоря, Андрей и Капа поженились, и у Владика явилась идея уехать в Майкоп на курсы токарей. В конце концов, нет ничего лучше самостоятельности, тем более что ты... третий лишний. Теперь курсы были окончены, и Владислав возвращался домой. Оказывается, и они тоже не теряли времени даром. «Когда полнощная царица дарует сына...» Да, он не скрывал своей радости, а Владику было грустно: нет ничего обиднее очутиться третьим, даже если этот второй — родной брат... И как она, Капа, которую Владик привел в дом и... он не боится в этом признаться, хотел видеть своей подругой, а увидел любовью брата... Как она? Наверно, уже не шьет юбок «растопырочек», а кроит халаты, просторные и круглые, как облака, — надо не столько обнаружить линии фигуры, сколько их скрыть... И лицо ее, до сих пор оливково-смуглое, с несмываемым загаром, странно побледнело, и губы вспухли... Как она, Капа?..

2

Они выехали в степь и спокойным шляхом, широким, хорошо укатанным, помчались в город. Здесь не было дождя, и над степью зыбилась пыль. От этого солнце было красным, и красный отсвет лежал на всей степи — пшеница, точно потоки лавы, багрово пламенела. Где-то над дорогой, опасаясь приблизиться к пламенеющей земле, пронес свою тень самолет, и позже, уже скрывшись из виду (дорога взбиралась на курган), ударил самолетный гром, точно гром этот машина тащила за собой на тросе.

— Сверхзвуковой? — поднял сияющие глаза Владя. — Уже принят на вооружение?..

Брат неопределенно шевельнул губами, прибавил скорость, точно хотел угнаться за громом.

Владик вздохнул.

— А знаешь, Андрюша, у нас на заводе... резцы получили, на камнях — во! — он выдвинул большой палец, похваляясь резцами, и спрятал: в самом деле, смешно по аналогии со сверхзвуковым самолетом говорить о каких-то резцах.

Не выпуская руля, Андрей протянул руку, несильно сдавил колено Владика, точно ободряя брата, ободряя и щадя. И от этого краска стыда еще гуще залила лицо младшего Евсеева: в самом деле, чего ради он связал разговор о сверхзвуковом самолете с этими глупыми резцами? Мог бы наконец выбрать для этого разговора иное время.

Они все еще ехали степью. Лиловая туча надвинулась на солнце и затенила его. Теперь степь была лиловой, и пшеница — словно предгрозовое море, и подсолнухи густо-фиолетовыми, и ромашковые луга тусклыми, будто забрызганные чернилами. Все-таки неподходящее время он выбрал для этой поездки. Лучше бы вернуться домой раньше или, еще лучше, позже, да, именно позже, после того... как «полнощная царица дарует сына...».