Новый Ной - [9]

По неведомым мне причинам Блоу оказалась куда трусливее Паффа. Поняв это, он не упускал случая попугать ее. То прятался за ограждением, а когда Блоу проходила мимо, неожиданно выпрыгивал из своего убежища, то притворялся спящим и вдруг с громким хрюканьем вскакивал на ноги. Однажды он так напугал ее, что она упала на поднос с едой и вылезла оттуда, благоухая бананами и манго.

Пафф выдумал оригинальную шутку, которую любил разыгрывать по утрам, когда я вычищал клетку. После уборки я насыпал в углу кучу сухих банановых листьев – вместо постели. Пафф тут же зарывался в нее с головой и терпеливо, иногда до получаса, ждал, пока Блоу не выйдет на поиски. Тут-то он и выскакивал с диким визгом из кучи и гнал ее через весь загон. Это повторялось иногда трижды за утро, но бедняжка Блоу, похоже, не извлекала для себя никаких уроков. Всякий раз, когда он, словно полосатая ракета, вылетал из-под кучи, она убегала что есть мочи, очевидно думая, что на нее напал леопард или кто-нибудь в этом роде. Так они целый день гоняли друг друга и устраивали всякие фокусы, а к концу дня так изматывались, что сил у них оставалось только на ужин. Иногда они так с соской и засыпали, и мне приходилось их будить, чтобы они допили молоко. После этого, сонно ворча, они зарывались в свои листья и храпели в унисон всю ночь.

Как раз в тот час, когда засыпали хрюшки, пробуждались обитатели соседней с ними клетки. Это были лемуры из рода галаго – крохотные создания размером с новорожденного котенка, чем-то напоминающие сову, чем-то белку, но с примесью обезьянки. У них густая мягкая серая шерстка и длинные пушистые хвосты. Руки и ноги похожи на обезьяньи, а огромные золотые глаза сходны с совиными. Целый день эти зверюшки спят, свернувшись калачиком, а с заходом солнца просыпаются и высовываются из своей спаленки, сонно позевывая и глядя на все удивленными глазами. Потом, по-прежнему зевая и потягиваясь, они медленно выходят в клетку, садятся в кружок и принимаются умываться и чиститься.

А это, скажу я вам, занятное представление. Они начинают с кончиков хвостов и медленно продвигаются дальше, разглаживая и расчесывая длинными когтистыми пальчиками каждую складку своей шубки. Затем, удовлетворенно оглядев друг друга золотыми сияющими глазами, они приступают к другому занятию – вечерним упражнениям. Сидя на задних ногах, они вытягиваются, насколько могут, неожиданно подпрыгивают, делая в воздухе сальто, и приземляются с поворотом на сто восемьдесят градусов. Размявшись, лемуры начинают скакать по веткам, носиться по кругу и таскать друг друга за хвосты, нагуливая таким образом аппетит для завтрака, который, понятно, бывает у них в ужин. Наконец они садятся у дверцы, с нетерпением ожидая, когда же я принесу им поесть.

Обычно меню лемуров состоит из мелко нарезанных фруктов, к которым прилагается миска подслащенного молока. На десерт я припасаю банку с их излюбленным кушаньем – кузнечиками. Я открываю дверцу и бросаю в клетку горсть сопротивляющихся насекомых. Операцию нужно произвести в считанные доли секунды, чтобы кузнечики не разбежались. Сразу после этого клетка оглашается радостным писком – кузнечики скачут во всех направлениях, а галаго, у которых от волнения глаза буквально вылезают из орбит, бешено носятся по клетке, ловя насекомых и запихивая их в рот. Когда рот и оба кулака оказываются полными, они с ворчанием и чавканьем начинают торопливо есть, продолжая при этом следить за тем, куда разбегаются не пойманные еще кузнечики, чтобы другим, не дай Бог, не досталось больше. Покончив с первой порцией, галаго вновь начинают свою бешеную погоню, и в скором времени в клетке не остается ни одного живого кузнечика, только кое-где валяются оторванные крылья и ножки. Но лемуры, похоже, не верят, что добычи больше нет, и еще целый час носятся как угорелые, всматриваясь в каждую щель.

По вечерам я всегда чистил им клетку, заменяя грязную траву свежей. Галаго любили, чтобы в клетке была куча зелени, – им нравилось играть со стеблями и охотиться за воображаемыми насекомыми, которые, по их убеждению, могли там прятаться. Однажды вечером я, как всегда, положил в клетку травы, а вместе с ней совершенно случайно – похожий на календулу золотистый цветок на длинном стебле. Спустя какое-то время я обнаружил, что один из лемуров сидит на задних лапах с цветком в руке, медленно откусывая и съедая лепестки. Когда последний лепесток был съеден, лемур выбросил пушистую сердцевину; другой немедленно подхватил ее и принялся с ней играть. Сперва он подбрасывал ее в воздух и ловил, затем загонял в угол и "убивал", словно кузнечика, проделывая это столь реалистично, что один из его товарищей подумал, будто там и вправду кузнечик, и отправился на разведку. Схватив цветок в зубы, первый галаго пустился наутек, два других – за ним, и вот уже на полу образовалась куча мала. Цветок, конечно, разодрали на мелкие кусочки, но с тех пор я каждый вечер клал им два-три похожих. Съев лепестки, они принимались играть с тем, что осталось, не то в прятки, не то в догонялки.

Наблюдая за играми лемуров, я не переставал восхищаться скоростью и ловкостью их движений. Но по-настоящему оценить их ловкость и скорость я смог лишь тогда, когда однажды вечером зверек улизнул.