Новый Ной - [11]

В то роковое утро я лежал и дремал, а Бандиты тем временем совершили восхождение на кровать и затеяли возню на одеяле. Вдруг я почувствовал невыносимую боль в ноге. Я вскочил – и что же вижу? Оказывается, один из Бандитов разнюхал мой палец и решил, что это тот самый лакомый кусок, который я от него спрятал. Он старался запихнуть палец как можно глубже в рот и жадно жевал его, довольно урча. Не в силах вынести такое издевательство, я схватил гаденыша за хвост и заставил его отцепиться, что он и сделал с большой неохотой.

Со временем Бандитам стало тесно в корзине, и я пересадил их в клетку. Да и не было уже такой корзины, которая выдержала бы их острые зубки. К тому времени они научились есть с блюда – в их меню входили сырые яйца и мелко накрошенное мясо, перемешанное все с тем же молоком. Я построил для них весьма изящную клетку, которая пришлась им по душе. В углу было место для спанья, а остальная площадь служила для игр и принятия пищи. Две дверцы делили клетку на три части. Я надеялся, что после переселения проблем с ними больше не будет, но оказалось, что я ошибся. Осталась проблема, как их кормить.

Клетки с животными стояли в несколько ярусов; их клетка находилась на самом верху, достаточно высоко над землей. Как только они замечали, что я приближаюсь с едой, они принимались визжать во всю мочь и собирались у дверцы, просовывая сквозь прутья длинные розовые носики. Мысль о пище их так волновала и каждый так стремился первым до нее дорваться, что, как только я открывал дверцу, они с криками и воплями вырывались наружу и выбивали у меня из рук блюдо, которое падало на землю и с треском разбивалось. Я дважды позволил им такое, надеясь, что в третий раз подобное не повторится. Как бы не так! Они как ни в чем не бывало выстрелили наружу, словно ракеты. Очередное блюдо слетело на землю, а следом, отчаянно хрюкая и кусая друг друга, выскочили и сами виновники скандала. Мне пришлось ловить их, водворять обратно в клетку и готовить новую порцию. При этом нужно было соблюдать величайшую осторожность, потому что в ожидании еды они становятся невменяемы и готовы кусать все и вся, что находится в пределах досягаемости.

В конце концов мне эта процедура надоела, и я разработал хитрый план. Теперь, когда я, как обычно, подходил к их клетке с блюдом, а они, как всегда, собирались около дверцы, кто-нибудь заходил с другой стороны и стучался в другую дверцу. Заслышав это, зверьки бросались к противоположному концу клетки, думая, что стол им сервировали именно там. Таким образом, на несколько секунд плацдарм оказывался очищенным от врага, и мне надо было успеть открыть дверцу, поставить в клетку блюдо и вынуть руку, пока они не вернулись, поняв, что их провели. О том, что случилось бы, если бы я не успел вынуть руку, думаю, догадаться несложно.

Эти мелкие создания кусали и царапали меня, пожалуй, больше, чем любые другие твари, попадавшие ко мне в коллекцию. Но при всем том они доставляли и большую радость. Я знал, что они кусаются отнюдь не из-за своего дурного нрава, а просто потому, что принимают мои руки за кусок еды. Порою они выводили меня из себя и я думал, что хорошо бы поскорее передать их в зоопарк – пусть кусают кого-нибудь другого, кто будет за ними ухаживать! Но когда дело действительно дошло до этого, мне стало очень грустно. Взглянув на них уже в зоопарке, я даже засомневался, они ли это – так мило и славно возились они в опилках и вертели своими глупенькими носиками. Когда я подошел к клетке попрощаться, они выглядели такими тихонями и скромниками, что я решил напоследок погладить их по головке. Плохо же я знал своих подопечных! Тут же вместо образцовых пай-деток передо мной предстали прежние Бандиты, и не успел я вынуть палец, как они вцепились в него всей троицей. Я насилу от них отделался и, отойдя от клетки и вытирая кровь платком, подумал: "Как же все-таки хорошо, что возиться с этими бандюгами теперь придется кому-нибудь другому!"

Глава пятая ПОЛСТА МАРТЫШЕК – ОДИН Я

Ко мне в лагерь захаживало немало гостей – и европейцев, и африканцев. Всем было интересно посмотреть на диковинных обитателей. Среди них не последнюю роль играли, конечно, обезьяны, которых у меня насчитывалось до полусотни, и все разные! Не думайте, что жить под одной крышей с этими, пусть и премилыми, существами легко – так намаешься, что уже никто не мил. Из всех моих обезьян больше всего запомнились три: усатая по имени Футл, рыжеголовый мангобей Уикс и шимпанзе Чолмондли.

Когда Футл появился в лагере, он был самой миниатюрной обезьянкой, какую я когда-либо видел, – если не брать в расчет его длиннющего хвоста, он свободно уместился бы в кофейной чашке, да еще и место осталось. Шерстка у него была необычного зеленого оттенка, а на груди – роскошная белая манишка. Голова, как и у большинства детенышей обезьян, казалась несоразмерно большой по сравнению с крошечным тельцем; на зеленоватом фоне выделялись ярко-желтые, как масло, щеки. Но больше всего в его расцветке удивляла широкая белая полоса, проходившая по верхней губе и создававшая впечатление усов. Ничего себе – у крошечной обезьянки усищи, как у Санта-Клауса! В первые дни Футл жил вместе с другими детенышами в корзине подле моей постели, и я поил его молоком из бутылочки, которая была почти вдвое больше его самого. Когда я приносил ее, он бросался к ней с радостным визгом, обнимал ее, хватал соску ртом, и, пока не высасывал все до конца, никакими силами нельзя было его оторвать. Он даже не позволял, чтобы я держал бутылку, – видимо, из боязни, что придется поделиться со мной. Когда он катался по постели, обхватив свое сокровище, можно было подумать, что это два борца разных весовых категорий сцепились в неравной схватке. То наверху оказывался он, то бутылка, но независимо от того, кто побеждал, Футл сосал молоко с одинаковой жадностью, и его белые усищи старательно двигались вверх и вниз.