Владимир Гандельсманродился в 1948 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский электротехнический институт. Автор пятнадцати поэтических сборников. Переводчик англо-американской поэзии. Лауреат «Русской премии» (2008) и новомирской премии «Anthologia» за прошлый год. С 1991 года живет в Нью-Йорке и Санкт-Петербурге.
Живые картины
1
в маленькой зиме
свет змеится в лезвиях-полозьях,
срез на ледяном зерне —
огненный каток, и люди — парно и поврозь их
вижу — с паром изо рта,
вскользь наклонны и пестро цветисты,
золотая лампочек орда
осадила ёлку, ветра плети-свисты,
с горки с криком сыпь —
бисер детворы ничком, на спинах,
в тёмном небе глыб
оспина луны, и дышит сон в полях остынных,
в маленькой зиме,
в маленькой зиме,
в калейдоскопе
вижу их в паденье и в подскоке,
в парке, в шнуровании конька,
в снег роняют денежку денька,
и ступает ночь уже украденько,
— дяденька, — кричит мне мальчик, — дяденька
2
Выхватыватель жизнестрок!
Так воробей бочком, робея,
вмиг — крохобор, взъерошенный репей,
и выстрел сердца, и воинственный наскок.
А рядом — под шатром — веселье,
родительская россыпь вкруг,
вдруг — по ребёнку склюнув с карусели,
все второпях летят на кухонь жаркий юг.
А после — то в одном оконце,
к нему подплыв из тёмного нутра,
то в третьем, как наживку, солнце
медно-зелёный сом заглатывает до утра.
И площади пустующая мель
развесит шторы — невода сухие,
и ночь погасит многохищные стихии,
и вскормит булкой сна дневную карусель.
3
На красном стуле, возле
дивана моего,
щёлкнул копытцем ослик
Кузмин легко.
Я проснулся его увидеть,
но простыл и след,
только тихонько тикать
продолжает брегет.
Чудное происшествие
жизни. Зачем же спесь?
Не надо божественного.
Всё уже здесь.
4
Выгляни — снегоуборочный
работает комбайн,
полночью обморочной,
ископаемый тайн.
Площадь великолепная,
как хлопушка, пуста,
снега толпа безбилетная
целует комбайн в уста.
5
Вот в счастливейшем он позднем детстве
входит в комнату, — и тут
ему отдают салют
книги, стройные зеленогвардейцы.
Он лежит, и затуманивается блаженно
шрифт страниц,
и мерцанью зарниц
отвечает окно и стихает отдохновенно.
И сейчас, случается, спать я ложусь
и вслух улыбаюсь,
как будто влюбляюсь.
Неужели когда-то я этого счастья лишусь?
6
зелёного лука с бородкой пучок
лежит как китаец живой старичок
а репчатый тоже китаец
покатится желтый и станет катаец
а красные перцы
удобренных грядок округлые сердцы
а там багровеет гранат
своей скрупулёзной зернистости рад
а там голова помидора
как жертва лежит термидора
и как дирижабли лежат баклажаны
и грузно арбузы одеты в пижамы
так ночью я умственным зреньем
прильнул к заболоцким твореньям
7
Вероятность родиться собой —
исключительный ноль,
нежный ноль голубой.
Но он выпростал ручку и, ею махнув, стал бемоль.
Воздух чист, головастик-бемоль
шевельнулся в воде,
жизнеюркая голь,
и трехкамерным сердцем забился на нотном листе.
Амнон и Тамар
И было после того: у Авессалома, сына Давидова, [была] сестра красивая, по имени Фамарь (Тамар), и полюбил ее Амнон, сын Давида.
2 Книга Царств 13.1-22
1
Болен твой брат, сестра.
Ты его навести.
Свечой добра
в темноте погости.
Ты ему приготовь
понежнее еды.
Всё-таки кровь…
Дай воды.
Пусть не будет в дому
никого, только вы.
Ближе к нему
подойди, позови.
Ты над ним наклонись,
имя шепни: Амнон!
Есть ли в нём жизнь?
Дышит он?
2
Глаза закрою — и реву
во сне, и сам себя не знаю, —
с тебя сдирая, платье рву
и плоть твою терзаю.
И если не орущий взлом,
меня увечащий ночами,
и если сквозь тебя стволом
тотчас не прорасту толчками,
то мозг расплавится. Сестра?
Но тем острее, чем запретней.
Будь медленна, потом быстра,
влажнее и ответней.
О, этот крик, когда вманя
в себя до огненного края,
ты липким соком недр меня
обволокнёшь, изнемогая!
3
— Стали позором, брат,
жизни ночи и дни…
Но и пути назад
нет мне. Не прогони.
— Мне тошнотворен мёд.
Губ твоих не ищу,
и за то, что я мёртв,
тебя не прощу.
— Разве моя вина
в том, что в зверином сне
ты исчерпал до дна
жизнь? Повернись ко мне.
— Не прикасайся. Сплю.
Мозг превратился в пар.
Я тебя не люблю.
Уходи, Тамар.
Возведение в чин
Вас, беккетовских двух, прижатых
друг к другу, слившихся в одно
двуглавое, худых, не жадных
до жизни, сброшенных на дно
существования, столь спящих
и нищих, слипшихся почти,
в подземном грохоте пропащих,
навеки сбившихся с пути,
утрясшихся, усохших, утлых,
вас, беккетовских двух, приблудных, —
в людской стране высокомерья,
в которой разве только сон
горяч, животный сон безверья, —
я созерцал и, вознесён,
возвёл вас не в абсурд и вздор, нет —
в сердечный пламень среди льдин...
Двуликий Янус, что развёрнут
внутрь профилями, где один
так разрыдался вдруг, что смехом
другой откликнулся, как эхом.
Пьеса на двоих
— Пойдём? Я приготовился... — О, господи,
ты стал как тень. — А ты? — Какая местность
скупая! Что за пшики? — Паровоз, поди. —
Нас кто-то встретит? — Полная безвестность. —
А ты её узнаешь? — Я-то? Сослепу?
Едва ли… В крайнем случае, на голос
пойдём… — Внимай и будь послушен оклику.
Нет, что это? Не северный ли полюс? —
Не знаю. — Что? — Тетеря… Ты квитанции
и паспорта взяла? — Дурак, мы тени!
Как предпочтительней тебе—отстанции
илинастанцию?.. — Нет предпочтений… —
