Новый мир, 2013 № 04 - [33]

— Что ж, давай, перечти. Не знаю только, чем это тебе поможет. И вообще, какие у тебя могут быть претензии? Ты, можно сказать, и сама продукт такой же непродолжительной связи. Да, да, я мечтала рожать от любимого, а родила от прохвоста, от мерзавца, который не пожелал даже взглянуть на ребенка.

— Кто ж тебе не давал рожать от любимого? Алтарь революции воздвигся на пути?

— Жаль, что не рожала. Если бы ты родилась от Зелинского, то наверно была бы поумнее.

— От Зелинского я не могла родиться, от Зелинского мог родиться только кто-то другой.

— Логично. Что и требовалось доказать. Так что сиди, голубушка, и помалкивай.

— Не сиди, а лежи как кукла вот тут за ширмой и слушай до утра ваши мерзкие вздохи и стоны!

Ширма наличествует в углу. Красивая, вроде бы японская. На стене, между книжных полок, висят две небольшие картины. “Голова мальчика в берете” (как утверждает Алиса Львовна, кисти Жан-Луи Вуаля; я всякий раз, когда бываю у них, любуюсь ею) и “Подмосковный пейзаж” Поленова. За стеклом книжной полки стоит карандашный эскиз портрета Фаддея Францевича Зелинского, отца Адриана Фаддеевича.

— А утром вставай и отправляйся в школу! — наступает Ольга. — А в школе контрольная или еще хуже — экзамен!

— Хватит! — говорит Алиса Львовна. — Сочувствую — не повезло тебе с матерью. — Встает и выходит из комнаты.

Ольга роняет голову на стол и принимается надрывно рыдать.

Да что же это? Что за наваждение? День так хорошо начался…

— Зачем ты так? — пытаюсь я утешить ее. — Забудь. Прикажи себе забыть и забудь.

— Не учи меня! — взвизгивает Ольга. — Что ты понимаешь!

— Тебе семнадцать лет, у тебя все впереди, все в твоих руках, а что у нее? Она уже ничего не может исправить. И все равно, посмотри — замечательная писательница, сколько сделала в жизни! Не отчаивалась, не опускала рук, работала, как зверь, ни на кого не надеялась…

— Не надеялась? — Ольга приподымает голову. — Именно что спала с этими гадами, потому что от них многое зависело. Проталкивали ее романы, заказывали переводы. Еще как пользовалась!

— Неправда, ничего они не проталкивали, публиковали потому, что это хорошие романы. Как бы там ни было, вырастила тебя. Вот — квартиру купила, теперь у тебя будет своя комната. Зачем вспоминать только о плохом? Не зацикливайся на этом, думай о хорошем.

— Отцепись от меня!

Действительно, пора прощаться.

 

Если бы не такой холод, пошла бы пешком, но сейчас хочется поскорей забиться в тепло — проеду одну остановку на метро. Благо, пятьдесят копеек имеются.

На платформе почти никого. Я захожу в первый вагон — ни души, я единственный пассажир. Странно — не так уж и поздно. Наверно, из-за мороза сидят по домам. Поезд долго не трогается. Дверь в кабину машиниста вдруг открывается, из нее высовывается голова в форменной фуражке и предлагает:

— Иди к нам, веселей будет!

Ну что ж — почему не пойти? Можно пойти, машинисты метро наверняка люди ответственные.

Их в кабине двое: водитель и помощник, оба молодые и симпатичные. Мы трогаемся. Ужасно интересно видеть тоннель через лобовое стекло. Не привычные, убегающие назад серые бетонные стены с кишками кабелей, а вся перспектива, мелькание огней, уходящие вдаль рельсы.

— Нравится? — спрашивает машинист.

— Очень.

— А куда едешь-то?

— Домой.

— Далеко дом?

— Да нет, тут, возле “Динамо”.

— А может, дальше с нами прокотишься?

— Нет, спасибо, мама ждет.

— Мама — это хорошо, — вздыхает помощник.

Поезд останавливается, машинист открывает дверцу кабины и выпускает меня на платформу.

— Счастливо вам, — говорю я, — было очень здорово.

— Приходи еще! — смеются они.

— Приду! — обещаю я.

Что ж, гора с горой не сходится, а человек с человеком…

— Приходи обязательно! — кричит водитель мне вслед. — Метро работает без выходных!

 

— Наконец-то!.. — вздыхает мама. — Двенадцатый час…

Час не двенадцатый, а первый. Я вышла из метро ровно в полночь. В метро часы никогда не врут, а наш будильник, как видно, остановился, мама этого не заметила и пропустила свой любимый прогноз погоды. Но не обязательно сообщать ей об этой невосполнимой утрате.

— Нужно замочить белье, — говорит она слабым страдающим голосом. Опять какие-то трагедии. — Нюра завтра придет стирать.

Я умираю хочу спать, но спорить с ней бесполезно. Никто, кроме нас, уже не устраивает дома больших стирок. На Хорошевке открылась прачечная, очень хорошая и совсем недорогая. Прекрасно стирают и гладят, возвращают белье аккуратно сложенным и завернутым в плотную коричневую бумагу. Красота! Но мама ни в коем случае не соглашается пользоваться услугами прачечной. Разумеется, как выпустить такое важное дело из своих рук! — в прачечной невозможно отдавать руководящих указаний.

Процесс подготовки к завтрашней стирке включает в себя наполнение детской оцинкованной ванночки теплой водой (ванночка устанавливается на сундуке в кухне). В кухне тоже есть кран, но только холодный, в холодной воде мыло не разойдется, поэтому воду нужно таскать ведрами из ванной комнаты. Затем нужно натереть это самое мыло на терке и разболтать в воде, затем погружать по списку одну вещь за другой.

— Подожди, подожди, — волнуется мама, — нужно же вытащить резинки из трико.