Бонисту приходится быть философом. Он живет в зыбком, неверном мире, где нет ничего прочного — в том числе и времени. Ценность коллекции сцеплена с историческими коллизиями самым неоднозначным и причудливым образом. Сохранность ее напрямую зависит от беспощадного течения и превратностей прошедших лет. А сюрпризы непредсказуемы, как сама жизнь.
Чистая условность — наделять кусок бумаги ценностью золота. Любая бумажная валюта — результат договора между людьми, а любой договор рано или поздно будет нарушен. Меняется власть, обваливается экономика, проводится денежная реформа или перестает существовать страна — и вот у вас на руках вместо обеспеченной старости и будущего детей и внуков оказывается некоторое количество никчемной резаной бумаги. Ею можно оклеивать сортир или растапливать печь, и многие разоренные и отчаявшиеся во все времена поступали именно так. Не подозревая, что работают на меня, на ценность моей коллекции. Проходит время, и разрозненные купюры, не доставшиеся огню и режущим предметам, подвальной сырости и крысиным зубам, снова обретают цену, куда более высокую, чем их первоначальный номинал.
Если монета — по сути скульптура, маленький барельеф, то бона — прихотливый графический лист, и мало какая графика может сравниться с ней по совершенству замысла и исполнения. Во все времена человеческая сущность противилась противоестественному феномену покупательной способности простой бумаги — и всеми силами наделяла бумажные деньги художественной ценностью.
Податливо гнутся прозрачные пластиковые листы альбома. Кредитный билет 1872-го с портретом великого князя Дмитрия — не самая редкая бона, но очень выразительная: этот полуповорот головы, этот надменный взгляд. В подписи управляющего Анникина есть что-то дерзкое, почти хулиганское: угловатое летящее “а”, размашистый завиток. Тоже недорогая, но любимая моя “катенька” — екатерининская сотня, на которой у государыни трогательный, едва ли не смущенный девичий вид. А вот истинная драгоценность — облигация семнадцатого: сохранность так себе, оторван уголок и рядом два чернильных пятнышка, — но это та самая, из уничтоженного тиража, с красноречивой опечаткой в имени Дзержинского…
А это откуда в моем альбоме?!. Видимо, сунул машинально между листами еще тогда, когда ездил к тете Циле. Тьфу ты. Немедленно убрать.
Несерьезно маленький бумажный квадратик с шестью издевательскими нулями, дикое лилово-зеленое подобие примитивнейшего дизайна — профанация самой сути бумажных денег. Сто процентов, так называемые “купонокарбованцы”, тьфу ты, не выговоришь, а в народе просто фантики, не продержатся долго, равно как и так называемая страна, где их отпечатали. Но обретут ли они от этого в будущем коллекционную ценность? Сильно сомневаюсь.
Бонисты — хранители самого мироздания, по договору с вечностью условно облеченного в форму таких нежных и бренных на первый взгляд банкнот. Но есть в бумажных деньгах неодолимая сила, это они, а не рукописи, по-настоящему не горят и не пропадают в сырых подвалах. Рано или поздно самыми извилистыми и невероятными путями они все-таки приходят в мою коллекцию.
И возможно, именно поэтому до сих пор не рухнул с концами столь же непрочный и условный мир.
У Димы Протопопова надрывалась мобила. Денег на ней почти не оставалось, и Дима страдал, раздумывая, брать или не брать. Конечно, все-таки ответил — и конечно же это оказался не спонсор, а ровно наоборот.
— Нет, — бросил отрывисто, без мата: по мобиле Дима всегда был предельно краток. — Может, завтра. Звони.
Ответной реплики он не дослушал.
Надо было что-то делать. В качестве “чего-то” Дима набрал номер спонсора и снова услышал про “вне зоны”. Вообще-то зона по спонсору плакала давно, и Дима знал, когда соглашался, его неоднократно предупреждали, что этот запросто может кинуть, — но почему, <… … …>, именно сейчас?!
Последнюю фразу он выговорил вслух без купюр, как раз когда вошла секретарша Лиля со шлейфом запаха “Нескафе”. Приняла на свой счет и попятилась за дверь.
Сегодня у Димы Протопопова еще была секретарша, был свеженабранный штат журналистов, операторов и видеоинженеров, был менеджмент и был проект. Проект по его собственной, крутой и революционной идее. Ну да, общими контурами она несколько напоминала увиденное когда-то в гостях у Шурки на его коллекционной кассете программ Би-би-си, которую тот, лоснясь и раздуваясь, крутил по видику в избранном кругу, — но в нашей стране до такого пока не додумался ни-кто! И не додумается ближайших лет пятнадцать, Дима мог поручиться, у него на такие штуки имелся безошибочный нюх. Короче, надо было что-то делать для спасения проекта, и Дима понятия не имел — что.
Позвонил телефон на столе, и Протопопов со зверским наслаждением рванул трубку: кто бы то ни оказался, он попал. По обычному, особенно офисному, телефону Дима краток не был.
Попала Анжеличка, Димина актуальная. Выслушав неизбежное хорошо если на треть, она что-то невразумительно прорыдала и бросила трубку. Коза, с ненавистью подумал Дима. Немного нежности ей — посреди рабочего дня!..
