Новый мир, 2012 № 08 - [45]

Вдруг в самый разгар веселья двери в полутемную нашу плясальню распахнулись, и юноша в растянутой майке прямо с порога заорал: “Война!” Все внутри оборвалось. И никто не усомнился, никто не подумал, что такое сообщение может быть лихой пургой. Мы все где-то подспудно были готовы к тому, что война с Китаем все-таки начнется. Была такая популярная песня: “Листья желтые над городом кружатся”. Ее перепели, несколько видоизменив: “Лица желтые над городом кружатся”. Китайский десант. Ха-ха-ха. Но выходило как-то несмешно.

“Китай напал на Вьетнам!” То, что не на Советский Союз, а всего лишь “на братский Вьетнам”, — принципиально дела не меняло. Значит, завтра мы объявим войну Китаю, поскольку у нас с Вьетнамом договор о взаимопомощи. Магнитофон выключили. Танцы свернули. Заявление наших драгоценных руководителей по ящику послушали. И тут началось. “А чёй-то желтомордые все могут себе позволять! Сейчас мы им покажем!” Быстро растущая крайне возбужденная толпа высыпала на улицу. И из нашей Шестерки, и из других корпусов. “К посольству! Мы им покажем, как маленьких друзей обижать!” Несколько сот человек, подогретых отчасти портвешком, отчасти праведным негодованием, двинулось прямо к посольству — до него от ФДС минут пять быстрым шагом. Когда толпа агрессивно настроенных студентов вышла на улицу Дружбы, было, наверное, часов двенадцать. Как обычно, у ворот посольства топтались два мента. Они мгновенно оценили обстановку и как зайцы рванули куда подальше. Борцы за правду подошли прямо к кованым воротам и начали скандировать: “День! Ночь! День! Ночь! Мир говорит упрямо! Руки прочь! Руки прочь! Руки прочь от Вьетнама!”, а также другие идеологически выдержанные речевки, благо лозунгов таких за время войны Вьетнама с Америкой в головах застряло изрядное количество. Но было в этом горячечном порыве что-то искреннее. Какая-то и вправду братская солидарность. Да и в самом деле, вьетнамцы для нас были не абстрактные жители далекой страны, а наши же одногруппники и однокурсники. На мехмате их было много, и учились они почти всегда очень хорошо. А на нашем факультете это непросто — одной задницей не возьмешь, нужны и кое-какие способности. В стены и окна посольства полетели снежки. Единственное горевшее окно погасло. “А, суки, затаились!” Долго орать — занятие утомительное. И самые горячие головы уже начали призывать от предупредительных мер переходить к решительному штурму. Что из этого получится? Никто и не думал. Кто-то уже повис на железной решетке, прикрывавшей фасад посольства, когда появился первый автобус с ментами. Все уже изрядно замерзли — стало быть, прошло никак не меньше часа. Менты двинулись на толпу.

Власти попали в довольно-таки нелепое положение. С одной стороны, мы вроде бы действовали правильно: осуждали китайскую агрессию, а с другой — кто нам позволил такую самодеятельность? Все должно быть организованно: “Партия сказала: „Надо!” Комсомол ответил: „Есть!”” А если партия не говорила “надо!”, то комсомол должен сопеть в две дырки и ждать, пока скажет.

Менты заняли тротуар на стороне китайского посольства. Метание прекратилось. Но никого не повязали. Никому даже замечания не сделали. Самые упертые орали часов до двух. Потом и они угомонились. И отправились домой. Портвейн допивать. Благо назавтра было воскресенье.

Это топтание около посольства продолжалось еще несколько дней. Но все уже было строго организовано. Приезжали стройные колонны возмущенных студентов из московских институтов. Впереди шли вьетнамцы (они не только на мехмате учились, в каждом вузе были свои нгуены), за ними несли правильные лозунги, осуждающие китайскую агрессию. Колонна демонстрировала свое единение с братским вьетнамским народом и благополучно отправлялась обратно. Никакого энтузиазма масс больше замечено не было.

Беда пришла, откуда не ждали. В награду за наш спонтанный порыв “Тайвань”, находившийся в двух шагах от этих народных гуляний, закрыли, и все долгие дни, пока шла организованная демонстрация единства советского и вьетнамского народов, пивная не работала. Это был удар ниже пояса. Никакой войны между СССР и КНР, впрочем, не случилось. Китай что-то такое свое продемонстрировал и угомонился. Заваруха продлилась от силы месяц. Советский Союз ограничился осуждением.

Мы стояли в придворной пивной с Аркашей и Ромой и решали основную проблему философии — где взять денег на портвейн. Портвейн был многолик, необыкновенно вкусен и питателен во всех своих бесчисленных ипостасях: “Кавказ”, “Агдам”, “777” (“Три семерки”), “Иверия”, “Чашма”, “Молдавский”, “Акстафа”, ну и, конечно, в дополнение к этому изысканному букету — “Вермут розовый крепкий” в бомбах по ноль восемь — куда же без него. Впрочем, его брали только в самые трудные времена, все-таки даже на наш невзыскательный вкус это была редкостная дрянь. Навеки памятные строки братьев Просидингов: “Купить портвейн „Алабашлы” в спецуху ближнюю пошли” (“спецуха” — это специализированный винный магазин, если кто вдруг забыл).

Впрочем, поскольку ближайшим к ФДС магазином был “Балатон” — с этаким венгерским акцентом, то в нем брали большие бомбы вермута “Гельвеция”, но его ведь много не выпьешь. Приходишь в общагу, все ходят красные и трезвые — значит, в “Балатон” “Гельвецию” завезли. Водка была не то что дороговата, но при ее употреблении беседа почему-то быстро расстраивалась и круг общения стремительно сужался. А хотелось, чтобы праздник был долгим. И по возможности без эксцессов. Получалось не всегда.