Новый мир, 2012 № 04 - [39]

Изнанкой век

я вижу, как в тот вечер

он возвращается к себе домой,

в свою большую квартиру

с ее просторной праздничностью

(это словосочетание требует пояснений,

но я — зря? не зря? — понадеюсь на читательскую интуицию)

и праздничным убожеством,

толстой необаятельной женой

и худеньким симпатичным сыном;

как, сидя за ужином,

в костюмных брюках и белой рубашке,

густым поставленным голосом,

предусмотрительно убрав из него металл,

приберегаемый для зачитывания постановлений ЦК КПСС,

он рассказывает своим домашним о “загранице”,

окруженный уважением, заботой и,

вполне вероятно, любовью.

Потом он уходит в кабинет.

Над письменным столом,

за которым он, признаться,

почти никогда не работает,

предпочитая читать, да и писать лежа на диване,

фотографии родителей

(простые открытые лица, отец красивее матери),

брата,

сестры

и его самого со всесоюзными знаменитостями:

вот он с хоккеистом Фирсовым

и председателем КГБ Андроповым

после финала Чемпионата СССР в Лужниках;

вот съемки “Голубого огонька”:

он сидит рядом с космонавтом Береговым,

за соседними столиками

слегка разбавленные

орденоносными ударниками и ударницами коммунистического труда

Лев Яшин,

Клавдия Шульженко,

Аркадий Райкин…

 

 

Загадка

Две приметы-подсказки: трава

В лужах света из трещин

На асфальте растет, и листва —

Ну ты скажешь! — трепещет.

Левитан говорит: “ГОВОРИТ…”

(Вот еще две приметы:

Мойщик стекол, зажмурясь, стоит

В колпаке из газеты.)

Миру — мир, голубике — дурман,

Зайцу — заячья капуста…

Так — во сне — говорил Левитан,

Наяву — Заратустра.

Так, стараясь не вляпаться в грязь

(А ее там не мало),

Мы по кладбищу ходим, смеясь

Как ни в чем не бывало.

Хорошо улыбаться весне,

Строить дачу и планы,

Знать отгадку и слушать во сне

Баритон Левитана.

Лев Гумилев

Беляков Сергей Станиславович — историк и литературовед. Родился в 1976 году в Свердловске (ныне Екатеринбург). Окончил Уральский государственный университет. Заместитель главного редактора журнала «Урал». Постоянный автор «Нового мира». Живет в Екатеринбурге.

Полностью книга выходит в 2012 году в издательстве «АСТ».

 

 

Сохранившиеся фотографии Льва Гумилева озадачивают. Кажется, что иногда вместо него фотографировались совсем другие люди. Мемуарные свидетельства не объясняют, не рассеивают этого странного впечатления.

«Лева так похож на Колю, что люди пугаются. Моих черт в нем почти нет», — не раз говорила Ахматова. С ней соглашалась Лидия Чуковская, несколько дополняя портрет молодого Льва: «В последний раз я видела Леву, если не ошибаюсь, в 32 году <…> Это был юноша лет 17 — 19, некрасивый, неловкий, застенчивый, взглядом сильно напоминающий отца»[1].

«Как вы похожи на отца»[2], — с этих слов началось лагерное знакомство физика Сергея Штейна (будущего писателя-фантаста Сергея Снегова) и Льва Гумилева. Гумилеву-младшему вообще очень льстило, если другие находили в нем сходство с отцом. На фотографиях 1926 — 1927 годов, сделанных Пуниным, подросток Лев и в самом деле очень похож на Николая Степановича.

На студенческой фотографии 1934-го его сразу не узнать. Аккуратно одетый и хорошо причесанный молодой человек с почти детским лицом. Повзрослевший Левушка-Гумилевушка с фотографии 1915 года. Чистый, неиспорченный мальчик. Эмма Герштейн назвала лицо Гумилева «детским», значит, фотограф в 1934 году не исказил его облика.

В 1936-м Руфь Зернова описывала Гумилева как светловолосого молодого человека «с аккуратным бледным лицом». Монгольская аспирантка Очирын Намсрайжав запомнила его «молодым, красивым сероглазым юношей».

Домашний мальчик, воспитанный бабушкой-дворянкой, в сталинском Советском Союзе выжить не мог. Он должен был исчезнуть. И он исчез.

Зимой 1987 года в ленинградскую квартиру доктора исторических наук Гумилева пришел корреспондент казанского журнала «Чаян» Гафазль Халилуллов. Дверь открыл сам Лев Николаевич, человек «среднего роста, крепкий, с лицом и телом старого гладиатора».

К сожалению, многие фотографии не сохранились, а в мемуарах пробелы. Сейчас уже не восстановить утраченные звенья, ведь все, кто знал Льва Гумилева в молодости, давно ушли из жизни.

Передо мной фотография, сделанная осенью 1944-го для военкомата в Туруханске. Это совсем другой человек, ироничный и грустный. Не только постаревший, это понятно: он уже пережил тюрьму и лагерь, — а именно другой. Криминалист, сопоставляя фотографии 1934-го и 1944-го, и тот, верно, бы запутался и приписал их разным людям.

Новая черта, горбинка на носу, сразу сделала Льва похожим на мать. Гумилев после войны рассказывал всем знакомым, будто горбинка — что-то вроде фронтового ранения: во время немецкого минометного обстрела разнесло какую-то дощатую постройку, отлетевшей доской ему и перебило нос. О фронтовом ранении дружно сообщают все знакомые Гумилева, но, судя по фотографии, нос ему перебили не на войне, а в лагере. В Норильске или еще раньше, в Белбалтлаге, — мы не знаем. Но горбинка на носу появилась у Гумилева даже не в 1944-м, а еще раньше.

Лев Николаевич «обладал очень выразительным, красивым лицом, крупными серыми глазами, в небольшой степени раскосыми, носом с очень небольшой горбинкой, красивой формой рта», — вспоминала Елена Херувимова, работавшая с Гумилевым в экспедиции на Хантайском озере в 1943 году.