Сэм взвешивает — к Ванюшкиным или сразу на вокзал — и решает ехать к близнецам. Стучится в дверь и тут же, ни здрасте, ни как дела, тут же о ней: куда уехала? А черт его знает, то ли в Кузню, то ли в Новосиб. А может, и вообще на Сахалин. Ты проходи, водку будешь? Да садись ты, хоть чаю выпей. Тебе на что? Она же замужем, Егорку помнишь, из пятого? Разбогател, черт, весь в нефти, к нам раз в год приезжает — на рыбалку. К нему, кажется, и поехала. Да и не говори, климат там хреновый, а у нас в Алма-Ате вон арбузы в декабре, хе-хе. Вчера только с базара притащил, сладки-и-ий! А там че, летом — комары, зимой — сугробы, вот и вся радость. Да точно замужем! Я тебе говорю. Сынок еще у них, имя такое типичное, вроде Володя… или Андрюша, а, не помню, врать не буду. Так че, чай не допьешь, что ли? А арбуз? Ну как знаешь.
И вот он ушел. И вот он выруливает на привокзальную площадь, кружится, вертится, уж очень тесно, одни грузят, другие несут, третьи упаковывают. И все-таки нашел щель, паркуется. Сидит в машине, не выходит. Переводит дух. Стискивает зубы. Не верит. В машине душно, и Сэм наконец открывает дверь.
— Уйди, — отмахивается от парковщика с талоном. Запахивает пальто, поднимает воротник, сутулится, идет к вокзалу. Мимо туда-сюда бабки с ведрами. Там яблоки. Большие, красные, тяжелые на вид. Он оглядывается, ищет Татьяну, но где там. Люди бегут с тяжелыми сумками, задевая его углами, не извиняются, а наоборот — сверкнут на него глазами зло, выругаются себе под нос и дальше бегут, опаздывают.
Он долго стоит посреди зала, вглядываясь в табло. Поезда приходят и уходят. Он стоит. Он чего-то выжидает. “Так, так, так, так, так, так, так”, — говорит тихо, почти про себя. Наконец идет к справочной.
— Девушка, а в направлении Сибири сегодня поезда есть? — спрашивает Сэм, наклонившись, чтобы видеть глаза.
— Новосибирск, Новокузнецк, Сургут, Челябинск, все уехали уже, — скороговоркой отвечает девушка, — завтра на Челябинск еще состав будет. Новосибирск, Новокузнецк, Сургут — по нечетным дням.
Сэм оборачивается. Бабки с яблоками, почувствовав его взгляд, подхватывают ведра и с надеждой ковыляют к нему. Яблоки красные, тяжелые. Откуда такие зимой? Сэм прикидывает расстояние. Им до него еще шагов тридцать. Успеет.
— А на юг поезда сегодня есть? — спрашивает он, вновь склонившись к окошку.
— Состав до Ашхабада на третьем пути. Отправляется через полчаса. Есть места в плацкарте. Будете брать?
Сэм еще раз оглядывается. Бабки все ближе. Спелые яблочки. Арбузы в декабре. Ни комаров, ни сугробов.
— Конечно буду, — говорит он, — ну ее к черту, эту Сибирь.
Кекова Светлана Васильевна родилась на Сахалине. По образованию филолог (в 2010 году защитила докторскую диссертацию). Автор нескольких поэтических сборников и литературоведческих книг, в том числе посвященных творчеству Николая Заболоцкого и Арсения Тарковского. Стихи Светланы Кековой переводились на многие европейские языки. Лауреат нескольких литературных премий. Постоянный автор нашего журнала. Живет в Саратове.
Светлана Кекова
*
ЗОНА СИЯНИЯ
* *
*
Р.
Смутный сон про Робинзона Крузо
вплыл в меня, как в гавань корабли…
Тень чужого брачного союза
медленно касается земли.
И уже любви запретной зона
тянется по скошенной траве —
клинопись на крыльях махаона,
иероглиф “ци” на рукаве.
Волны, камни в разноцветном гроте,
облачные горы вдалеке,
рыбы в море, ласточки в полёте
говорят на странном языке.
Помнишь, мы читали Гумилёва,
умирали от сердечных ран,
но не знали, что такое Слово,
о котором пишет Иоанн.
И когда в июле сквозь окошко
в дом рвалась июльская гроза,
и когда египетская кошка
щурила китайские глаза,
мы не знали, что созвездий пятна
нам твердят, что смертен человек,
но непоправимо, невозвратно
мы с тобою связаны навек.
Как нам научиться ладить с горем,
делать буcы из застывших слёз,
нам — поэтам, странникам, изгоям,
грустным повелителям стрекоз?
* *
*
Нам шьёт зима одежды брачные,
сквозные, белые, непрочные...
Снег завалил дома невзрачные —
кирпичные и крупноблочные.
А улицы гремят трамваями,
гудят машинами заморскими,
и голуби гуляют стаями
с замашками консерваторскими.
Пространство сыто снежным творогом,
а время — сахарною пудрою.
Но чёрный ворон смотрит ворогом,
ища себе подругу мудрую.
Он ей сошьёт фату из инея,
из снега — платье подвенечное
и улетит с ней в небо синее,
в пространство канет бесконечное!
Памяти Анатолия Соколова
Смотри, как улетают птицы...
А. Соколов
1
Две птицы — Блаженство и Ужас —
летят, опереньем горя.
Купаются голуби в лужах
в последние дни октября.
В печальные дни листопада
душе утешения нет,
но грешникам, жаждущим ада,
дарован особенный свет:
он страждущим листьям осенним
несёт долгожданную весть
о том, что чревата спасеньем
тоска, пережитая здесь,
что станут иконою Спаса
осенней листвы вороха,
что тайною смертного часа
очищена бездна греха.
2
Ты плачешь слезами сухими,
с собой расстаёшься навек,
когда превращается в имя
знакомый тебе человек.
Шепчу, содрогаясь от боли:
Вальхалла, Аид и Шеол...
Куда же ты спрятался, Толя?
Куда и зачем ты ушёл?
Звездою серебряно-плоской
украшен под вечер погост,
