— Владислава, мы знакомы уже столько лет(обе смеются тем заговорщицким смешком женщин, довольных своими летами и связанных между собой чем-то недоступным для мужчин, который всегда вызывает у последних подсознательное беспокойство), что я могу даже на камеру с легким сердцем обращаться к тебе на «ты» — и очень этим горжусь. Прежде всего позволь поздравить тебя с действительно незаурядным успехом, особенно для украинского художника, — с премией Фонда Искусств от Nestle, которой была отмечена твоя персональная выставка — поправь меня, если я ошибусь, в Цюрихе?(«В Цюрихе, в Берне, в Женеве и в Лозанне», — уточняет блондинка с деловой интонацией человека, давно и стойко приученного к незаурядным успехам.) Извини, но ты же знаешь возможности украинских журналистов: практически всю зарубежную информацию, относящуюся к культуре, мы получаем из вторых рук(«Если не из третьих», — добавляет блондинка. — «Абсолютно справедливо, именно — если не из третьих!» — слишком горячо подхватывает интервьюерша, и обе снова смеются, на этот раз нехорошо, с единодушным ехидным вызовом, в котором угадывается многолетняя ансамблевая сыгранность суждений и претензий по адресу родной страны).Так что ничего не поделаешь, придется рассказывать о себе самой, если хочешь, чтоб отечество было в курсе...
— Помнишь старый советский анекдот, — говорит блондинка, наклонившись над столиком и всем телом подаваясь вперед, словно раскручиваясь снизу вверх, как лассо или кошка, собирающаяся вспрыгнуть на дерево, и вот теперь оператору в камеру видно, какое же волевое это ее востренькое птичье личико с по-мужски раздвоенным подбородком, наезд, крупный план, — почему в магазинах нет мяса?
— ??? — Журналистка вопросительно вскидывает брови, заранее сияя, едва сдерживая нетерпеливую готовность радостно захохотать.
— Потому что мы идем в коммунизм семимильными шагами, а скот за нами не успевает. Вот так и с нашими художниками, которые добились международного признания, — страна за нами не успевает...
— И не только с художниками, — отсмеявшись, соглашается журналистка. — То же самое с учеными, которых покупает Запад, а дома их открытия академию нисколько не интересуют, и с интеллектуалами, которые разбрелись по зарубежным грантам, потому что здесь, в Украине, им разве что Бог подаст... Из страны просто вымываются мозги, боюсь, если так будет продолжаться и дальше, лет через десять-пятнадцать мы все здесь будем бегать на четвереньках... Но ведь мы с тобой оптимистки, Влада, не так ли?(Блондинка иронично щурится, будто прицеливается в ожидании следующей реплики, которая и определит, быть ей оптимисткой или нет, причем на ее висках при этом ясно прочерчиваются резкие стрелки морщинок, и лицо вдруг обретает ту пронзительную пластическую завершенность, которую — в эту минуту это видно — оно должно обрести лишь спустя несколько лет, — завершенность зримо проявившегося характера, которой некоторые женщины в зрелые годы поражают куда эффектнее, чем юной красотой, еще два-три года — и блондинка, если, конечно, к тому времени останется блондинкой, полностью догонит свой внутренний образ и будет безупречно, артистически красива.)И даже если сегодня твое признание на Западе, — обстоятельно и неторопливо продолжает брюнетка, — дома, в Украине, не вызывает никакой реакции, кроме разве что зависти коллег, все равно, о б ъ е к т и в-н о(это слово она подчеркивает до неприличия сексуально, округлив маковый рот как из новой коллекции в «Brocard», будто выделяет каждую букву: в отличие от блондинки, она обращается не только к собеседнице, но и к предполагаемой аудитории, которой все это предстоит глотать)ты работаешь на эту самую, не успевающую — как ты говоришь — за тобой страну, в частности, на изменение ее представлений о себе, что, по-моему, чрезвычайно важно...(Блондинка что-то согласно «угумкает» — ей явно скучно от этого дидактического отступления.)Украинцам, как известно, свойственна хронически низкая самооценка, так что любое признание «наших» со стороны «чужих» — это, считай, компресс нам всем на застарелые национальные травмы. Так что давай к делу, то есть к твоей выставке. Прежде всего объясни, пожалуйста, само это название — «Секреты».
— Ну идея вообще-то из нашего детства — помнишь, в детсадовском еще возрасте, в шестидесятые, в семидесятые, была такая девчачья игра — все девочки делали «секреты»?
— А как же, еще бы не помнить! — радуется брюнетка. — Причем, что интересно, кажется, только девочки?
— Да, мальчиков в игру не принимали, даже тех, кто дружил с девочками, это я точно помню.(Блондинка неторопливо убирает с лица свесившуюся прядь волос, словно одним жестом отводит с глаз долой тридцать лет сразу.)У меня тоже был такой приятель, с которым мы даже в куклы вместе играли, я за маму, он за папу, но к «секретам» и он не допускался...
— Извини, что перебиваю, — а ты вообще в детстве с мальчиками больше играла или все-таки с девочками? Есть мнение, что социально успешные женщины — это всегда продукт, что называется, мужского воспитания, те, кого обучали на мальчишеский лад...
