Новый мир, 2011 № 03 - [29]

В детстве я был лунатиком — по крышам не гулял, вообще из дома не выходил, просто иногда, время от времени, не обязательно в полнолуние, ходил во сне по квартире. Чаще всего меня отлавливали около окон, отводили обратно и укладывали в постель. Родители из моего лунатизма трагедии не делали, в больницы не сдавали, и годам к десяти лунатизм исчез сам собой. Оказалось — нет.

Когда я заметил — а не прошло и недели с начала нашей совместной жизни, — что мой сосед ложится спать с ножом, я стал делать то же самое: ножа, в отличие от миски, котелка, вагончика и мира, у нас было два — у каждого по ножу. Однажды, это было, когда мы ещё разговаривали, сосед рассказал, что не умеет обращаться с лунатиками и не знает, что с ними делать — будить или не будить; не знает, что может произойти с лунатиком, когда его неожиданно разбудят, — и что когда он увидел меня около своих нар с ножом с руке, то достал из-под подушки свой, просто достал, но в следующий раз достанет не просто, потому что я стою у окна и смотрю в него долго, слишком долго, дольше, чем выдерживают человеческие нервы.

И в самом деле я как-то проснулся в крови и с порезом на левом плече — сосед объяснил мне, что это я сам, споткнувшись обо что-то, себя поранил, но я-то знал, что не было ни одного случая, когда бы я во сне себя поранил.

Если правда, что человек в течение своей жизни проживает несколько, то эти два месяца в вагончике на Камчатке, когда полночи боялся и ненавидел я, а мой сосед скрежетал зубами, а другие полночи не спал, боялся и ненавидел он, — самая длинная из них, и я не хотел бы, чтобы она повторилась.

Я понимаю, что моя история избыточно сюжетна, литературна, вижу её продолжение в теме двойничества: бессонница, делящая личность на от и до, или, напротив, — сон, соединяющий две личности в одну, разрываемую антагонизмом несовместимости, отсюда проблемы самоидентификации и, допустим, ответственности за то, что сделал или не сделал человек с другим человеком, — что-то очень похожее на доброкачественный литературный вымысел наподобие “Бойцовского клуба” или “Тайного окошка, тайного садика”, поэтому я опускаю в своём рассказе кульминацию и некоторые, пусть и важные, подробности, например выбитые зубы (нетрудно догадаться чьи), делёж полученных при расчёте денег и кое-какие ещё.

Что же касается ада, то всё совпадает: и тьма внешняя, и скрежет зубовный, и даже “ад — это другие”.

Но если не кульминация, то хоть какая-никакая концовка у истории всё же должна быть. Хорошо было бы закончить её так: с тех пор как вертолёт забрал нас, я не видел больше Сергея-Владика; как-то раз, вспомнив о нём и удивившись, почему не встречаю его в университете, я поинтересовался в деканате, не отчислился ли студент такой-то, и мне ответили, что студент такой-то никогда и не зачислялся, точнее — нет и не было в университете студента с такими фамилией-именем. Но это будет неправдой: я никогда о нём не вспоминал, не ходил в деканат наводить справки, а то, что я никогда потом не видел его, — так это как раз должно удивлять меньше всего.

В своде персональных канонов и исключений, предпочтений и антипатий, который — назови его личностью, душой, своим “я” или как-нибудь ещё — руководит твоим характером, твоими поступками и каждую секунду создаёт твою жизнь, что, по твоему ошибочному мнению, проходит сама собой, на миллион “почему” приходится одно “потому что”. В большинстве случаев причины отделены от следствий веками, и понять, почему поступаешь так, а не по-другому, не хватит никаких мозгов. Ни твоих, ни моих, ни Фрейда, ни Фрэзера — ничьих. Тем ценнее тот один на миллион случай, объяснить который ты можешь.

 

 

О сне во сне

 

 

Всё прочее — литература, синтаксис.

 

Х.-Л. Борхес, “Искусство оскорбления”

 

Имеет ли сон во сне какое-либо отношение к явлению “текста в тексте” или у такого сна совсем другая природа и другие психологические механизмы? Давайте посмотрим.

Одно время мне постоянно — из ночи в ночь на протяжении года — снилось, что я просыпаюсь, но не по-настоящему, а как бы на полдороге: я знаю, что сплю, ощущаю, что мне необходимо проснуться (потому что мне во сне угрожает нечто ужасное, а я в каком-то лабиринте и не могу укрыться от жути — в общем, ничего необычного, всё как у всех), но не могу — не знаю, как это сделать. Перепробовав все средства (я уже не помню какие, наверное, сверхъестественные), я наконец понимаю: выход там, где вход (Берроуза я тогда ещё не читал) — и начинаю вспоминать (во сне, естественно), как именно я засыпал: в какой последовательности о чём думал, какую книгу читал, пока не заснул, с какого бока на какой повернулся и т. д. Восстановив последовательность всех стадий или этапов засыпания, я начинал выбираться из сна тем же путём, но в обратном порядке: перевернуться на бок, вытащить руку из-под подушки, воспроизвести, но задом наперёд, строки книги (мне, с памятью-решетом — чисто по Хаксли с его теорией элиминативной функции мозга, — помнящему не более трёх-четырёх цитат, во сне казалось, что я сумел дословно восстановить всё, что прочитал на ночь, и более того — могу выстроить прочитанные слова и фразы в обратной последовательности). И мне удавалось проснуться! Я нашёл свой универсальный способ выхода из сна во сне. Я включал бра и понимал, что проснулся.