Новый мир, 2011 № 01 - [7]

Надо полагать, 150 — оптимальная доза, когда думает мозг лучше всего.

Лев Лаврентьевич остановился.

Еще один городской сумасшедший по воде, как посуху, промчался на велосипеде; некто вышел из хозяйственного, вооруженный, как пикой, длиннющим плинтусом; проворный эвакуатор поспешно приступил к пленению неверно припаркованной “девятки” — а Лев Лаврентьевич все не мог успокоиться, все стоял на месте, не двигаясь, — итожил промахи и ошибки.

Много было ошибок, начиная с той, что родился. И то, что женился. И то, что послушался Петю, соблазнился местом в машине и поехал жене за подарком (все равно ж не купил!..), и то, что журнал сексуальных услуг согласился выкинуть в урну, и то, что снова его ж и обрел… за сто рублей… но и это не все! То, что он позвонил той “одетой”, это тоже ошибка! И серьезнее всех!

Глядя на водосточную, словно вспотевшую трубу, он осознавал всю серьезность последней ошибки.

Его мобильник засвечен. Он попал в базу данных. Его теперь просто найти. Естественно, будут искать, обязательно будут искать. Вызвался и не пришел. Секс-бизнес не прощает обмана. По существу, он поступил как телефонный хулиган: сделал фиктивный заказ (или правильно как называется?), только это не то, с чем допустимо шутить. Возможно, она отказала другому клиенту, рассчитывая на скорый визит Льва Лаврентьевича, следовательно, Лев Лаврентьевич — причина ущерба, урона, потерь, как моральных, так и финансовых. Даже больше финансовых, чем моральных. Ему позвонят и спросят, где он. И объяснят, что за базар принято отвечать. Как бы то ни было, теперь от него не отстанут. Ему будут звонить и предлагать услуги известного рода. Даже ночью. Нет, именно ночью. Когда он спит (или не спит) в одной постели с женой. Которой не купил сегодня подарка.

Через перекресток проехали одна за другой снегоуборочные машины. Зачем — если сугробы растаяли?

Один выход — заказ отменить. Сейчас же. Пока ему не позвонили оттуда.

Не ждать оттуда звонка.

И он позвонил — отменить.

— Опять я, — сказал Лев Лаврентьевич.

— И где ж мы гуляем?

— К сожалению, обстоятельства изменились. Я не смогу.

— Что значит “я не смогу”? Где-то бродите рядом — и вдруг “не смогу”?! Что за дела. Приходите, не пожалеете. Нам никто не помешает. Я жду. Давайте, давайте.

— Вы правда избавляете от депрессии? — спросил Лев Лаврентьевич, потому что ему действительно было интересно услышать ответ.

— И от комплекса вины. И от дискомфортных переживаний.

— Получается?

— Еще как!

— Позвольте сознаться: не верю. Никому не верю, а вам особенно.

— Миленький, да ведь это ж надо на себе испытать, прочувствовать, а уж потом — верю, не верю. Я высшей квалификации терапевт. Я работаю с гарантией, как-никак.

— Но без интима, — попытался поддеть ее Лев Лаврентьевич.

— Только не говори, что тебе нужен интим. Солнышко, тебе общение надо, а не интим. Я ведь знаю, с кем дело имею.

— А в чем гарантия, интересно? (И действительно: в чем, интересно, гарантия?)

— Месячная отсрочка от суицида после одного сеанса.

Звучало весомо.

— Блин, — оценил гарантию Лев Лаврентьевич. И услышал:

— Ну ладно по телефону трепаться. Адрес напоминаю.

Напомнила.

А почему бы и нет? Даже интересно с ней пообщаться. Все новые впечатления.

…Дверь открыл шкаф — широкоплечий, широкоскулый, и глаза у него были расставлены тоже предельно широко. Бритым наголо был.

Смерив взглядом Льва Лаврентьевича, он громко сказал: “Твой!” — и удалился на кухню.

Из комнаты вышла — Лев Лаврентьевич сразу узнал в ней “одетую” — полная женщина лет тридцати пяти — сорока, губы накрашены, стрижка каре; “одетая” была одета в спортивный костюм сочно-синего цвета и походила на ветеранку большого спорта — всего более на бывшую штангистку в среднем весе.

— Ну-с, в чем же наши проблемы?

— В смысле? — спросил Лев Лаврентьевич.

— Угрызения совести? Ощущение невыполненного долга? Нравственные страдания из-за собственного несовершенства? Нет? Пальто, будьте любезны, сюда. У вас что, вешалка оторвалась? Почему не пришито? Жена есть?

— В общем, да, — пробормотал Лев Лаврентьевич, повесив пальто на петельку для верхней пуговицы.

Интервью продолжалось:

— Я хочу знать причины депрессии. Что не устраивает?

— Меня все устраивает… но как-то все не так… неправильно как-то…

— Чувство вины?

— Да нет никакого чувства вины… Ни перед кем я не виноват…

— Ну конечно. Претензий к миру у нас больше, чем к себе. Во всем у нас человечество виновато.

— В целом у меня к человечеству нет особых претензий, разве что к отдельным его представителям есть, и большие… Но, с другой стороны, согласитесь, в каком-то смысле человечество наше… увы, увы…

— Человечество — увы, а вы — ура.

— Да как раз не ура. Было бы ура, я бы с вами не разговаривал.

— Что пили?

— Водки… немного.

— Три тысячи, — сказала “одетая”.

Он знал, что дорого будет. Отступать поздно. Достал деньги, она спрятала ассигнации в карман спортивных штанов.

— Будешь называть меня госпожой.

“Резковата”, — подумал Лев Лаврентьевич.

Он хотел еще немного пофилософствовать на тему изъянов человечества, но госпожа спросила:

— Чашечку кофе?

— Да, чашечку кофе, если можно.

— А кто сказал, что можно? Я спросила, хочешь или не хочешь, а можно или нельзя, это не тебе решать, понял, урод? Что глаза вылупил? Руки по швам! Шагом марш в комнату!