Новый мир, 2010 № 12 - [28]

и потому запрещено его записывать, а только так передают, из уст в уста. Хотя еще при государе Иулази, половину великой дюжины лет назад, запретили его и рассказывать. Мол, этак и гнев богов на Высокий Дом навлечешь. Но все равно рассказывают, только тайно. Наставник потому и знает, что сам бывший жрец. Сбежал из храма Господина Бурь, когда ему всего две дюжины с небольшим было. Или изгнали его — глухо он про ту пору говорил...

Может, какая-то правда здесь есть? Я рассказала это предание Алану, очень он заинтересовался. “Перепутано многое, выдумано, забыто — а все же просвечивает Истина даже сквозь такую корку. На самом деле было так...” И пошел рассказывать, руками махать.

И складно он говорил, убедительно и ярко. Только молчало мое сердце, не отзывалось. Чуяла я — за мудрыми словами пустота. Как в небе — сколько ни лети ввысь, а будет все тот же пустой зыбкий воздух.

 

— Тетушка, тебя кличут! — вырвал меня из путаных моих мыслей Гармай.

Ну вот, так всегда. Подумать не дадут старушке.

Брюзжа, я вышла на крыльцо.

...Юноша был высок, хорошо сложен, а одет хоть и бедно, но опрятно. Сразу видать, издалека. Глаза у него усталые и какие-то словно пеплом присыпанные.

— Ну, ты меня звал? — неприветливо буркнула я, глядя поверх его черноволосой головы. С посетителями именно так и надо, неласково.

У кого и впрямь нужда, перетерпит подобное обращение, а кто не по делу пришел, тот сразу поймет, что здесь ему не медом намазано, бесплатного развлечения не жди.

— Я, госпожа Саумари... — Голос у него оказался столь же тусклым, что и взгляд. — С бедой я к тебе. Люди посоветовали.

— Оно понятно, что с бедой, — оскалила я черные зубы. — К ведьме, парень, с радостями не ходят. Ну, чего столбом встал? Пошли в дом.

Провела я его туда, где обычно людей принимала, — в комнату с крысиными черепами да с пнем из меннарских лесов. Запалила стенные факелы, уселась на седалище свое, свистнула коротко — и выбежал из своего уголка Гхири, залез мне на плечо и зубки оскалил. Мол, остерегайся меня, незнакомец, я тут хозяин. Все тут мое...

— Ну, садись, — велела я. — Рассказывай, зачем ты из дальнего Ноллагара своего ко мне пожаловал. Чай, путь-то не ближний, половинку луны небось тащился?

Вытаращился он на меня. Убедился, что и впрямь ведьма. Все знает. А хитрости и нету никакой — плащ у него ноллагарский, из грубой шерсти сработанный, да и закидывает он его край на плечо, как только у них, в Ноллагаре, и принято.

— Беда у меня, госпожа, — повторил он глухо, сидя на корточках и глядя на меня своими бесцветными глазами. — Невесту мою украли. За три дня до свадьбы.

— Бывает. — Я сухо кивнула. — Значит, кто украл, тот сильнее любит.

Ох и вскинулся же он! Едва, гляжу, от брани удержался.

— Худгару это, самый зловредный разбойник в наших краях. У него большая шайка, на всех страх наводят. Алинсури в поле работала, когда они налетели... на мохнатых конях своих да в броне. Не одна она была, с матерью и сестренками младшими. Их-то не тронули, а ее поперек седла — и в лес. Там у него, всем известно, логово, у душегуба.

— А ты где был, жених?

— Да мы с отцом в кузне... Прибегают к нам, ревут... Увезли, говорят, нашу Алинсури.

Я внимательно оглядела его. Крепкий парень, и не только, видать, мышцами крепкий. Известное ж дело, с разбойниками селянину вязаться никак не возможно. А вот не смирился...

— Так то дело уголовное, — ухмыльнулась я. — Это отцу девушки надо к уездному начальнику челобитную, тот воинов должен отрядить, на вызволение. Таков порядок.

Лицо его скривилось, точно от ягоды недозрелой.

— Да что ты несешь, госпожа? Какие воины? Всем в Ноллагаре известно, что Худгару с уездным начальником дружки неразлейвода. На одной улице росли, вместе в салки еще вот такими играли. И посейчас дружат, и каждую луну к господину уездному начальнику от него люди приезжают, мешки привозят. Потому и нет на него управы.

— Ну а наместник? Отчего же наместнику не пожаловаться? Чай, с наместником-то он в салки не гонял?

Мне, конечно, все уже было ясно, однако хотелось понять, ясно ли то же и парню.

— Толку-то от наместника? — сказал он кисло. — Наместнику уж от начальника уездного мешки везут. Это первое. А второе, будто ты, госпожа, не ведаешь, что указом государевым запрещено простолюдинам напрямую высокой власти жалобы подавать? Только через уездного. Я вот не знал, в Гменниройю поехал, во дворец-то к наместнику.

— И что? — с любопытством спросила я.

— И ничего. Две дюжины плетей за невежество в законах. Спасибо, в колодки не забили...

— Понятное дело. Значит, решил ты, как богатырь из сказок, самолично невесту свою от злодеев вызволить?

— Как же, вызволишь ее самолично! Их, злодеев, дюжины дюжин, и все с мечами да секирами. Толку-то с кулаками или посохом на них переть? Вмиг порубят.

И это было понятно. Значит, не совсем уж глуп юноша, от горя и любви мозги все ж студнем не застыли.

— Ты ж кузнец вроде? Отковал бы меч, — продолжала я болезненную, но необходимую обработку, — да и отправился бы на подвиг.

Он аж руками замахал:

— Что ты, госпожа, совсем разве законов не ведаешь? Коли простолюдин с боевым оружием замечен будет, то полагается ему обе руки по локоть отсечь. И кому я безрукий нужен буду? Дармоедом на шее родительской сидеть? И потом, мало меч взять, надо еще уметь с ним обращаться. Воинов годами учат, а я только молот да клещи и знаю.