Новый мир, 2010 № 10 - [42]

Сжутняков обнюхал все углы подвала. Брезгливо скинул Бухову гитару со стула, она упала с жалобным бряком. Мэри подняла бывалый инструмент.

— Значит, они здесь репетировали?

— Вы же сами видите.

— Надеюсь, вы знаете, что группы больше не существует?

— Да.

— А где хронопы — не знаете. Или лжете?

— Я вернулась с работы. Собиралась лечь, отдохнуть. Я устала.

— А ведь правда украшает человека. Об этом вы слышали?

— В чем вы меня обвиняете?

Смутнячков подумал, совсем недолго, и стал подниматься по лестнице. Молчаливый участковый последовал его примеру.

— Если кто-то из ваших хронопов появится, позвоните мне — Схрустяков протянул бумажный прямоугольник с номером.

 

Мэри затворила дверь. Дождалась, пока те уехали. Пошла открывать подпол.

Оттуда вышли хронопы с инеем на волосах и под носом, как в фильме “Кавказская пленница”. Отогревались чаем и спиртом. Когда все расселись в комнате наверху, пришел Пауль.

— Как Брюх? — спросил он, стаскивая башмаки.

Все уставились на раненого. Брюх был уже полупьяный. Зелье подействовало. Гриштоферсон помог ему лечь на кровать, на которую Мэри заранее подстелила оранжевые резиновые пеленки.

— Хоть музычку нашу включите, а то как на похоронах. Зря, что ли, я коробку-то стащил.

— Слушать-то альбом не на чем, — откликнулся Бух. — Микс записан на тридцать восьмой скорости. А вихревский “Олимп” с тридцать восьмой конфискован вместе со всем остальным.

— Бллллль, я что, и “Олимп” Вихрева должен был из гэбэшки тащить? — Брюх скорчил губы в подобии улыбки.

Между тем Гриштоферсон приготовил хромированные инструменты к операции. Обернувшись к остальным, бросил:

— Идите — перекурите…

 

В коридоре Пауль рассказывал, что машину Саида он оставил в двух кварталах от дома авторитета.

— Сначала я, браззы, хотел ее с откоса спустить. Не хрен хороших человеков увольнять! Но потом подумал, что он все-таки мне немало пользы принес. Даже взять портостудию, с паршивой овцы хоть шерсти клок…

— Правильно, — согласился Кух. — Мы же хронопы, а не вандалы. Страшно было удирать от ведомственных?

— А то мы с тобой, бразза, ни разу в облаве не побывали. То же самое, только на газ жмешь, а не пешкодралом, да еще пластов под мышкой нет. Налегке, так сказать.

Бух встрял:

— У нас остались Саидовские деньги. Может, купить еще один “Олимп”? А Вихрев бы его на тридцать восьмую скорость переделал. А?

— Завтра же и купим, — откликнулись остальные.

— Вы чего, дураки? А то не знаете, что без блата “Олимп” не достать. В “Электронике” ни у кого знакомых нет?

Пауль начал вспоминать:

— Я, браззы, там одну продавщицу как-то дрючил. Не знаю, может, уже уволилась. Давно в “Электронику” не заходил.

— Еще варианты? — спросил Бух.

— Кстати, у Дрюни, Алюниного брата, есть “Олимп”. Может, спросить у него?

 

Сухарев поехал в Щербинки. Он знал, где живет Брюх.

Пескарь застал Алюню на иголках. Она загнанным зверем мерила по периметру четырнадцатиметровую комнатушку.

Он постучал. Она отворила дверь. Он рассказал ей о том, о чем она не знала. Она заплакала. Он закурил. Она тоже закурила. Он стал уговаривать. Она отнекивалась. На ее “Ну и пусть” он реагировал криком. На его

“Я хочу тебя спасти” она реагировала молчанием и слезами. Он спросил ее. Она ответила вопросом на вопрос. Он встал и принялся ходить по комнате туда-сюда. Она приклеилась к стулу и смотрела на часы. Он попросил ее поехать домой. Она попросила его подвезти до Мэри.

Шел комендантский час. Они тряслись в его “Волге”. Ночной город был похож на чистилище. Фонари заливали дорогу рыбьим жиром. Во рту был вечный привкус неустроенности.

 

Операция прошла успешно. Эти три слова произнес Гриштоферсон, когда позвал тех, кто уже выкурил по четыре сигареты в коридоре. Вошли, сели в комнате. Брюх с забинтованной ногой лежал с блаженной улыбкой. Каждые четыре минуты он открывал глаза, оглядывал комнату, затем откидывал голову на подушку и засыпал. Это повторялось с назойливым постоянством. Мэри взяла инициативу в свои руки:

— Нам нужно решить, как действовать. Не знаю, что вы планировали, когда шли на Воробьевку. Но все пошло не так, как вы думали, и это уже всем ясно. Вас ищут.

Бух перебил:

— Мэри, а кто вырыл нижний подвал? Почему ты ничего не говорила о нем?

Он на мгновение опередил Гриштоферсона, у того этот вопрос тоже был на кончике языка.

— Старая история. Я и сама о подвале почти забыла. Дед в финскую войну что-то предчувствовал и вырыл. Чтобы от бомбежек прятаться. Рыл долго. Ему сосед помогал. Помнишь, я тебе показывала фотографию — около дома вместе с дедом стоит мужик помоложе? Это Николай Романыч, по фамилии Федоров. Жив еще курилка.

Мэри закурила.

— На Автозаводе теперь живет. Никто, кроме него, о подвале не знает. Дед был опытный печник, сделал все по уму, с отводом вентиляции. По идее, там можно жить автономно, дышать есть чем. Да что вентиляция,

он даже специальный закуток сделал — уборную. Канализации, конечно, нет, но яма под дырой довольно большая. С детства помню. Лазила туда.

Все прониклись уважением к Мэриному деду.

— В сорок втором они в подвале и спасались. На Славянку тогда несколько бомб упало. От дома Романыча руины, кстати, остались. Потому он в наш дом и переехал в итоге.