Новый мир, 2010 № 09 - [62]

утопилив своих помоях — и всё. Кто-то где-то чего-то, Бородин вон даже гл.  редактор, но ихнет. И баста.

 

Говорят, беда в том, что Россия так и не была декоммунизирована. Это — правда, но беда в том, что некому и некого по сути было декоммунизировать. Запрещать к работе? Кто бы кого стал? Через какой акт покаяния должны были бы проходить коммунисты? Боюсь, что эта “кампания покаяния” обрела бы зримые (как любая кампания) черты бесовщины. И среди инквизиторов-прокуроров нашлись бы и застучали в барабаны такие пройды, по сравнению с которыми и коммунисты показались бы дельными работягами.

 

7 января, 3 часа ночи.

Рождественская служба в Бёхове. Слева — женские голоса, справа мужские. В русском платье. Отец Алексий, ба-а-льшой эстет, служит, а русый парень в полотняной рубахе с красным кушаком, стоя на табуретке посреди храма ближе к солее, увивает паникадило белыми орхидеями.

В Страхове же храм только оживает: заплесневелые стены, бумажные иконки, вместо иконостаса кирпичное его “основание”.Батюшка Евгений в час ночи как раз кончал служить (когда у о. Алексия литургия лишь зачиналась). В отличие от велеречивого Алексия говорил просто и лаконично. В Бёхове — миропомазание, в Страхове приложился к кресту и получил просфору. Наташа завтра в Париж, а я в “затвор” — в Переделкино.

 

А я и не знал (или забыл), что Наполеон вывез “трофейную квадригу” Св.  Марка в Париж и установил на Триумфальной арке Карусели. Но все-таки для XIX века это было уж чересчур: одно дело грабить “далекую” Грецию (англичане) или Египет (французы), другое — Венецию, жемчужину Зап. Европы.

И после падения наполеоновского режима квадригу вернули Марку (впрочем, ведь и там она тоже —трофей).

 

Стихи, говоря современным языком, имеют разные “степени доступа” — смысловую, душевную, взаимодействуют на уровне “подсознательного”. Но, конечно, самая высокая радость достигается, когда уже постигнуто и доступновсе.

 

10 января.

Шестопсалмие в Лавре. Огромное “ночное” пространство Трапезного храма с далекими огоньками лампадок.

После морозов сыроватый с инеем день.

 

Перед тем в Абрамцеве спросил у седокурой продавщицы в сувенирном киоске “за жизнь”.

— Потихоньку встаем на ноги. Организована новая служба безопасности…

 

В Черниговском скиту новый вход — в цокольном этаже колокольни. Но к нему (а с другой стороны — вниз) ведет крутейшая лестница с узенькими — не в шаг — ступенями, скользкими, покрытыми заиндевелою гранитною плиткой. Лестницы эти — и снаружи и внутренняя — “смерть богомолкам”.

Кресты и Розанову и Леонтьеву — новые, свежие, крепче прежних.

 

13 января, 22 часа.

Говорил сейчас с Аней А. Об Улицкой: “Замах на рубль, удар на копейку”. С умным человеком и поговорить приятно.

 

“Продавцы воздуха” — политологи. Политология стала бизнесом. Умение организовать структуру, фонд, комитет — и качать через негобабки.

 

Постмодернизм — это литература не сердечного волеизъявления, а исключительно головного.

 

Есть писатели чисто коммерческие, для которых писание — не служение, но род бизнес-деятельности. И только.

У постмодерниста — реализация “задумки” носит, конечно, характер не только честолюбивый или коммерческий, в некотором роде это всё же реализация дара. Дара, не подтвержденного значительностью и серьезностьюличностиавтора. Чувством ответственности и самоотверженности.

 

15 января, вторник.

Когда-то еще в эмиграции — через Межкнигу — я приобрел первый том “Русские писатели. 1800 — 1917”. И вот не прошло и 30  (!) лет, как сегодня выкупил пятый (“П — С”). Говорят, вышел он благодаря личному письму Солженицына Путину.

Пока ждал послеобеденного открытия словарной конторы, зашел у Покровских в “Русский трактир”. К моему удивлению — безалкогольный. Взял студень и ушицу — цены вполне парижские. 390 рублей: 12 — 14 евро.

…Когда-нибудь внучек Иоанн, возможно, выкупит том последний. Только вот будет ли в ту пору в России культурный авторитет, который понудит тогдашнего лидера к его изданию?

 

Россия, видимо в отместку за мое охлаждение, тоже перестала меня любить: как соберусь куда ехать — грязь, оттепельная рыхлость и серость. А пока сижу в переделкинской берлоге — “мороз и солнце”.

 

Машины, автобусы по стекла и выше покрыты налетом талой грязи — и это, безусловно, влияет на тонус жизни, безнадежно занижая его.

 

18 января.

Гэбисты, когда таскали меня к себе, упрекали в “отсутствии патриотизма”. Но я-то в Криминальную революцию (в отличие от большинства своих интеллигентных коллег) сразу встал на сторону русского человека и с этого не сходил. Не то гэбисты (и именно те, кто боролся прежде с инакомыслящими).

“Наши силовики, оставшиеся на госслужбе, вдруг столкнулись с чудовищной ситуацией, что им пришлось воевать на бандитских войнахсо своими бывшими сослуживцами, которые интегрировались в организованную преступность. Когда часть лучших профессионалов КГБ СССР ушла работать туда, на ту сторону”. (Дм. Рогозин, лично знакомый мне еще по середине 80-х гг. политик. “Завтра” № 3, январь 2008; интересное интервью.)

 

В 1918-м немалая часть госаппарата России оказалась на сторонекрасныхпод угрозой террора —