Павлова Вера Анатольевна родилась и живет в Москве. Окончила музыковедческое отделение Института им. Гнесиных. Лауреат премии Аполлона Григорьева (2000) и поэтической премии “Anthologia” (2006). Автор нескольких стихотворных сборников.
* *
*
Тоска по родине? По родненьким,
по рыбакам и огородникам,
юродивым и греховодникам,
отличникам и второгодникам,
по неугодным и угодникам,
по замордованным и модникам…
По родине? — Тоска по родненьким,
голодной памяти колодникам.
* *
*
Мешаешь читать — не тикай,
история! Ни кровинки
в лице, освещённом книгой,
как факелом керосинки.
Далёкая канонада,
подробные письма с фронта,
которые на день — на два
обогнала похоронка.
* *
*
Молитвами истеки.
Поэта похорони.
Остались одни стихи.
Стихи остались одни.
Сидят по лавкам, галдят.
Девятый день напролёт
ватага бойких цитат
тычется в мёртвый живот.
* *
*
Откашляюсь, спою вторым сопрано
страдальцуСо святыми упокой.
Скажи: незаживающая рана
когда-нибудь затянется землёй?
Не плакать бы, подумать бы, понять бы,
куда ведёт подземный крестный ход?
Не зажило ни до, ни после свадьбы.
Скажи: до воскресенья заживёт?
* *
*
Пир горой небесным лакрофагам —
три жены оплачут твой уход.
Замужем за смертью третьим браком,
знаю: смерть развод не признаёт.
Миша умер, Миша умер, Миша
умер. Златоуст, жарптицелов,
я была тебе одной из бывших
жён. Но не бывает бывших вдов.
* *
*
В четверть силы, вполнакала —
еле-еле душа в теле.
Уронила, потеряла,
не заметила потери,
не оплакала утраты
(вполнакала, в четверть силы),
не вскричала:стой, куда ты?
Без гостинца отпустила.
* *
*
Откупаться от мёртвых слезами,
поцелуями — от живых,
по субботам заглядывать к маме,
наедаться за семерых.
Подожди — горячо. Не горчит ли?
Это папа солил грибы.
Откупаться от Бога молитвой.
И стишатами — от судьбы.
* *
*
Мужская линия: никотин
и водка. Сдаётся мне —
из папиных предков ни один
не умер в трезвом уме.
А я ни капли в рот не беру
и, чокаясь молоком,
знаю, что в трезвом уме умру,
но, может быть, не в своём.
* *
*
Кому мы нужны, ненаписанной книги герои,
кому мы нужны, прихлебатели и дармоеды,
матросы страны, не имеющей выхода к морю,
пилоты страны, не имеющей выхода к небу?
Но нам иногда кое-кто доверяет потомков.
О, как мы умеем беречь невесомое тельце!
Кому мы нужны, ненадёжных, запутанных, ломких
воздушных путей и подземных распутий путейцы?
* *
*
продаётся родина
пианино
чёрное потёртое
две педали
только что настроено
строй не держит
сто рублей измайлово
самовывоз
* *
*
Граждане Соединённых Штатов,
знаете, как мы живём в России? —
словно в ожиданье результатов
биопсии.
Станет ли диагнозом угроза?
Верить ли растерянной гадалке,
просыпающейся от наркоза
на каталке?
* *
*
Маленькое затишье,
и снова воет в трубе
страх, в котором боишься
признаться даже себе.
Ветер, ветер в ответе
за то, что страшно хрупкби
очень крупные дети,
крошечные старики.
* *
*
На родину! На свет, на запах,
на звук застольных песен дружных,
с пригоршнею ключей от замков
песочных, снежных и воздушных, —
хлебнуть молчанья проливного,
разжиться гречневою речью
в беличьих домиках Кускова,
в скворечниках Замоскворечья.
* *
*
Лицом к лицу лица не…Дальнозоркость.
Надень очки для чтенья — и увидишь:
пушистые ресницы поредели,
у глаз проклёвываются морщины,
горчит улыбка, губы стали мягче,
понятливей, послушней, благодарней…
Спокойной ночи! Ничего не бойся!
Целебней не бывает поцелуев,
чем эти, — перед сном, в очках для чтенья.
* *
*
Весело, нежно, пылко
пускаю себя в распыл.
Сердце моё — копилка,
которую ты разбил.
Надолго ли нам хватит
рассыпавшихся монет,
пёстрых коротких платьев,
ласк, снов, рифм, слёз, книг, зим, лет?
* *
*
Ты нежный, я очень нежная.
Мне так хорошо с тобою,
что кажется: жги меня, режь меня —
я не почувствую боли.
Так ласковы эти свидания,
так лакомы любельки эти,
что кажется: убивай меня —
я не почувствую смерти.
* *
*
засыхала на корню
мандрагорой
лопотала инженю
тонкогорлой
про гражданскую войну
пела второй
целовала простыню
на которой
* *
*
Дочки-матери на деньги,
на кому-помыть-посуду,
на простудишься-надень-ка,
будешь-ужинать-не-буду.
Почему-пиджак-прокурен?
Что-сказал-эндокринолог?
Мой язык литературен,
твой — проколот.
* *
*
тихо колышется
колыбель
в розе закрывшейся
дремлет шмель
спит аки пьяница
в луже дождь
где ж она шляется
наша дочь
* *
*
Открыть. Досаду превозмочь.
Наполнить чайник доверху.
Удочерить родную дочь
труднее, чем детдомовку.
Зачем она всё время врёт?
Зачем, моя хорошая,
всё делаешь наоборот,
так на меня похожая?
* *
*
Долги небесам отдашь ли,
расходы им возместишь ли,
поэт, не идущий дальше
коротеньких восьмистиший,
подслушанных в детских, в спальнях,
записанных без помарки,
доверчивых и нахальных,
как белки в Центральном парке?
* *
*
Уже дальнозорка. Ещё легка.
Уже плаксива. Ещё тонкорука.
Ещё могла бы родить сынка.
Уже могла бы баловать внука.
Ещё как раз, хотя и впритык,
четыре узких свадебных платья.
Ещё показываю язык.
Уже догадываюсь о расплате.
* *
*
Тебе я больше не кормилица —
забудь о птичьем молоке.
Сама себе однофамилица,
обложку глажу по щеке.
Тебя не первую кормила я
и отнимала от груди…
Распространённая фамилия.
Однофамильцев — пруд пруди.
