Новый мир, 2010 № 01 - [8]

«Министр» берет бумагу и внимательно прочитывает ее. Поднимает глаза на шефа.

Шеф наливает себе и «министру» еще вина, бутылка пустеет.

— Завтра, после окончания смены, этот фермент должен дать легкое вспенивание обстановки. Неизбежно. В конце концов, нам практически предлагают локаут. По опыту моей юношеской политической жизни скажу, что, прежде чем первый камень будет брошен в эту дверь, — и он указывает в сторону, откуда появился «министр», — всякая мысль о противлении должна быть рассеяна. Жертвы исключены. Но нужно что-то броское. Шлемы. Пластиковые щиты. Бронежилеты. Дубинки. Оружие. Один залп поверх голов. Обязательно. После этого я скажу речь. — И — переведя дух: — Все.

«Министр» делает движение на своем диване.

— Резиновые пули или боевые?

— Никаких пуль вообще. Вы должны подавить их психически, как если бы они у вас были. Но если не уверены — прихватите газ.

— Ясно. — Чуть подождав: — Кто платит?

— Не беспокойтесь. Главное, назовите правильную цену, когда все посчитаете. Все это, конечно, отвратительно, но такова плата за то, чтобы наши мечты осуществились…

Он поднимает бокал, чокается с «министром»:

— За наши мечты!

Выпив, мужчины встают, пожимают друг другу руки, шеф провожает «министра» до дверей.

Возвращается обратно с иронической улыбкой на лице.

Внезапно раздается тихий от бешенства голос Литы:

— А ты — дрянь! Жена-англичанка! Ферма в Девоншире! Какого черта тогда ты трахаешься со мной?! Не с кем больше?! Скучно без этого?

Она стоит на подиуме, глядя на него сверху вниз, уперев руки в бока. Глаза ее горят обидой.

— Стоп-стоп-стоп, — говорит он, начиная подниматься по лестнице. — Вот в этих сценах я играть не подписывался. Ненавижу плохой театр.

— А я не понимаю твоей игры!

— Не понимаешь?! Все ты прекрасно понимаешь! Мы с тобой друг друга любим. Так или не так?

Он уже стоит рядом с нею, легонько поглаживая ее плечо.

— Я люблю тебя… И мы играем только в это. А не в скандал в благородном семействе и уж тем более не в выяснение отношений! Увольте!

Не хо-чу!

— Ты ведешь себя как жестокий ребенок — какого черта?! Ты сам ввел такие правила?!

— Мы до сих пор играли честно… И никто никого не подводил…

А завтра нам предстоит такое, что накануне из-за какой-то ерунды…

— Ты при людях размазываешь меня об стену, как говно! — От обиды у нее дрожат в глазах слезы.

— Зачем ты принимаешь всерьез слова? Тем более мои? Ты знаешь хоть одну мечту, которая сбылась бы как есть? Не вывернулась бы наизнанку и не обманула тебя, ты — знаешь? Тем более в наше время?!

— Не знаю…

— Вот убьют меня, и поймешь, кто был твоей мечтой, — с мужской жестокостью произносит он.

— Было бы подлостью с твоей стороны — таким образом бросить меня в этой дыре! — с женской жестокостью восклицает она.

 

 

sub V /sub

 

Вечер в городе. Федька с Валей в ресторане. Ресторан не шикарный (какой шик в провинции?), но все же не без помпы. Зеркала, люстры, колонны, лепнина на потолке давят на психику так, что Федьке, привыкшему к затрапезной обстановке, неудобно. Он тут же подвигает к себе пепельницу и начинает курить.

— Ты чего занервничал? — спрашивает его Валя. — Сам же хотел… Не нравится — пойдем отсюда. Но ты лучше успокойся. Я Ингу попрошу — она нам дешево накроет.

Федька оглядывается вокруг. Публика спокойно сидит, с достоинством. Выпивают, едят со знанием дела.

Внезапно он замечает свое отражение в зеркале:

— И как только ты тут работаешь… Среди таких рож…

Валя усмехается:

— Да, бывают портреты…

— Знаешь, я когда в таких местах оказываюсь, чувствую, что меня обувают, как последнее чмо. Вот за все эти финтифлюшки. Люстры, скатерти, зеркала… Ты сидишь, делаешь вид, что кайфуешь, а сам последний рубль жопой пережевываешь… Лучше б в кремле на скамейке посидели…

— Брось, мы же сами решили… Я попрошу Ингу…

Появляется Инга, все чин чином, делает вид, что принимает заказ. Только чуть-чуть подмигивает подруге. «Привет-привет».

— Давай нам графинчик водки, салатик какой-нибудь и, если можешь… мы тут вино сами принесли.

— Конечно, я открою, — тихо говорит Инга.

Через минуту возвращается, сервирует стол, ставит графин, перехватывает у Вали вино, открывает, наливает Вале в бокал вина, Федьке в рюмку — водки.

— Спасибо, сестричка, — оживает Федька. — К нам не присоединишься?

— Не могу… — Инга уходит.

— Тогда за что?

— Знаешь, Феденька, давай за тебя… Я так счастлива, что ты рядом. Что мы вместе. И все будет хорошо, поверь. Все будет хорошо…

Они сдвигают бокалы, чокаются, выпивают.

Федька вдруг перехватывает ее руку, чуть улыбается, трется колючей щекой.

— Ты самый красивый, самый… горячий, самый неугомонный… — влюбленно шепчет Валя.

— Уж ты скажешь, — отнекивается Федька, но видно, что он растроган.

— За тебя, — говорит Валя, прикрывая глаза, и Федька вдруг сдается — прогибает его влюбленность этой женщины, которая как чует, что у него на душе, и первым делом поднимает тост за него — и сам пьет, как будто впервые соглашаясь, совпадая с нею.

 

Через некоторое время — явление шефа с Литой. Шеф здесь — не свой, но окружающее его не подавляет. Скорее наоборот — забавляет.