— Да, несолидно получается… Мы, типа, крутые, на понтах, we are musicians — а первая же птаха высаживает нас конкретно на копчик…
— Ну, типа того… — произносит Брайан и вдруг начинает посмеиваться.
— Типа того, что Хендрикс как на метле летал на своем «Стратокастере», а мы не можем извлечь из твоей флейты даже сверчка… — хмыкает, глядя на него, Миша.
— Не так просто оживить инструмент… Я бы попросил… Это не попсу озвучивать… Тут — сверчок! Тонкая штучка — для тех, кто понимает…
— Но ты, блин, волшебник? — неудержимо хмыкает Миша.
— Не… я, типа, только учусь… — посмеивается Брайан.
— Тогда учись. Пробуй… — пытается вернуться на серьёз Миша.
Брайан подносит к губам флейту и неожиданно, давясь от смеха, извлекает из нее какой-то неимоверный железнодорожный звук.
Оба загибаются от беззвучного хохота.
— …Мне кажется, — продолжает в это время Николай Иванович, — что мы где-то на развилке… Большинство людей уже не ощущают природу не то что чудом — матерью… Понимаете? Как это — не чувствовать мать? Это патология. Это аутизм какой-то…
Внезапно что-то сбивает его.
— Стоп! — восклицает он. — Что это?
Начинается сильное гоготание птиц на плесах перед буровой.
Они долго слушают.
— Неправдоподобно все это, — говорит мечтательно Андрей. — А спать пора бы, завтра рано вставать…
— Подождите, — появляется улыбающийся Брайан. — Я тут поймал одну тему… Послушайте…
Берет флейту, играет. На фоне дальних птичьих голосов лагуны звучит удивительная, полная каких-то присвистов и изворотов трель… Гаснет… Снова разгорается…
— Да-а… — не скрывая восхищения, говорит Николай Иванович.
— На то он и Брайан, — подытоживает Андрей. — Но главная тема не отменяется — спать, а завтра — пораньше…
sub
X
/sub
Федька с Сашей на Федькиной «Ниве» подкатывают к центральному городскому рынку.
Вокруг — город. Трамваи, машины, люди снуют… Густо народу.
Федька паркуется, оба вылезают, Федька дергает одну дверь, другую — крепко ли закрыто. Цыгане проходят. Разный вообще ходит народ.
Они двигаются в сторону рынка. То есть просто идут между товаров, которые в линию выставлены прямо с двух сторон тротуара, — какие-то вешалки с невообразимым количеством шмотья, брезентовые подстилки с сантехническими принадлежностями; здесь мужик торгует винтиками-гаечками из трех небольших чемоданов; рядом — несколько геологических разломов библиотек советской эпохи, пласты полузабытых книг и целый развал бестселлеров того времени: М. Горький — «Фома Гордеев», «Жизнь Клима Самгина». Л. Леонов — «Вор», Каверин — «Два капитана», Гайдар, Симонов, Сергеев-Ценский… И тут же — в стопках — полные собрания Толстого, Достоевского, Тургенева, Маяковского. На «парадных» местах — Дарья Донцова и Борис Акунин… А тут — уже за рыбалку разговор… Крючки, блесны, самодельные колокольчики из гильз 16-го калибра, грузила для донок, сачки и аккуратно припрятанные сети. Банки импортной краски, кисти. Бензопила. Ни логики, ни метода на первый взгляд во всем этом развале нет — но каждый точно знает свое место. Руки, лица у продавцов — загорелые, лишь возле глаз белые морщинки от постоянной зажмуренности на солнце. Два пацана клянчут деньги: «мамка выгнала», тут же совершенно копченая бабка продает копченую же, но перед этим, несомненно, протухщую рыбу. Вор-карманник прохаживается, поглядывая на женские сумки и мужские карманы. Другой вор сует всем за триста рублей пилу-«болгарку», которую он где-то подтырил, и каждому ясно, что он — вор и пила краденая, и никто, несмотря на убийственно низкую цену, товар у него не берет. Но и тот не зря ведь ходит-продает: знает, что обязательно найдется один, кто не побрезгует, которому что — что ворованная?! Зато всего за триста.
И возьмет. И никогда не знаешь — какой он, этот единственный покупатель — ну, хоть с виду. Потому что все совершается мгновенно: только что был мужик, продавал «болгарку», ан делся куда-то, а в этом толстяке с дерматиновой сумкой и добропорядочным пузком и не заподозришь скупщика краденого… А еще дальше мужичок стоит, и весь его товар — колода карт. Какой-то фокусник подходит и, изумляя самого продавца, берет эту колоду правой рукой — и вдруг без малейшего усилия — она у него карточка за карточкой перелетает в левую. Делает удивленное лицо:
— Э-э, неполная! Восемнадцать карт всего!
— Ну и что, что неполная. Вам не нравится — не берите. Может, другой возьмет…
В общем, как и всякий провинциальный базар, рынок Астрахани — это — что-то! Тут не покупать, а жить надо, за характерами, за людьми наблюдать или уж бросаться в факутуру-натуру, в кипы «Роман-газеты» или в железяки какие-нибудь и рыться в этих железяках хоть целый день. Переберешь гроздья ржавых ключей — и вдруг наткнешься на ключ старинный, немецкой работы. Там и ядро, наверно, можно найти.
— Откуда ядро?
— Кто ж иё знает? Должно, Стенькино…
И так дальше: книги, цепи, веревки, шмотки, ширпотреб китайский. Ножи. Федька один нож смотрит:
— Сделано красиво, а сталь паршивая. Твердая. Точиться не будет. Китайский, что ли?
Продавец кивает.
Федька мотает головой:
