Миша-«звучок»:
— Леха, таких справочников до фига. Называются «Определитель птиц» — на си-ди. Там все расписано, даже голоса для примера. Но раз уж мы приехали сюда, писать нужно штучные вещи, соло. Вот, мы пишем вечернюю трель какой-я-не-знаю птицы. Завтра — еще две трели.
— Это верная мысль, — говорит Брайан. — Надо такие вещи собирать… Николай Иванович, здесь ведь певчие водятся? Ну хоть скворцы, например... О! Тонкая вещь — для тех, кто понимает…
— А знаете что? — вдруг говорит Николай Иванович. — Я вам подарок сделаю. Здесь рядом гнездовье сверчка… И вот с него-то мы и начнем.
А уж завтра — все другие главные певуны: пеночки, мухоловки, широкохвостки, камышовки…
— Идет! — вскрикивает Брайан. — Сверчок — это птичка?
— Ну да.
— Круто! Едем, едем… — Наклоняется к Николаю Ивановичу: — Вечером вы у меня услышите, что такое сверчок!
Съемки сверчка. Подробно: трель сверчка. Гнездо, глаз, лапки.
Возвращение в лагерь — почти затемно. Шуршат в палатке, виден под тентом фонарик, тени. Потом собираются у примуса, готовят что-то. Потом голос Алексея:
— Николай Иванович, спасибо за вашего сверчка… Очень красиво…
Брайан:
— Вот из таких солирующих трелей потом создается ядро звука. Только у меня вруб: в какой-то момент их должно быть очень много. Не десять-пятнадцать, как мы думали, а, допустим, сто. И все это невероятной плотности… Клубится… Звук Хаоса. Даже гул.
— Что тебя так прет от этого Хаоса? — спрашивает Алексей.
— Да потому что надо услышать истинный звук мира — хотя бы так, как мы слышим здесь. — Брайан настораживается и прикладывает ладонь к уху: — Тысяча голосов одновременно. Плюс волны, ветер, камыш…
И потом из этого рокота вытягивается, как нитка, песня сверчка. Просто на пульте тянем. А потом уводим ее в в бэкграунд, и на первое место выходит песня камышовки. Ее ведь мы слышали?
— Ее, — подтверждает Николай Иванович.
— Вот, песня камышовки или эта жемчужная россыпь скворцов — ты слышал? Такие световые пятна… вспышки в этом хаосе… А потом — взрыв! — и сольный прорыв… Ух, блин! Я уже все это слышу! Тут соловьи есть? — Николаю Ивановичу.
— Редко, только на пролете. Варакушка есть — из соловьиных. Это, я вам скажу, сказка…
— Не то что фламинго…. — вставляет Алексей: он на самом деле туговат на ухо.
— Ну, вы не правы, — обижается за фламинго Николай Иванович. — Одни щелканья клювами в воде чего стоят…
— Фламинго можно сделать с перкуссией… — поддерживает его Брайан. — Только поколдовать надо… Можно мощное замутить колдовство…
— А зимородки поют? — спрашивает оператор Андрей. Очень уж ему понравились зимородки.
— Зимородки ныряют. И при этом коротенько пищат.
— Самое обалденное — они под водой летают, — обводит всех глазами Андрей. — Машут крыльями. Я сам видел.
Николай Иванович усмехается.
Синий огонь примуса.
Вдали на буровой светятся огни…
— Знаете, ребята, — говорит Николай Иванович. — Вы извините, «ребята», «ребята» — это я своих студентов так называю. Но, конечно, таких, как вы, мне встречать еще не приходилось. Безумная идея. Безумная задача. И вместе с тем — это самое то!
— Николай Иванович — наш человек! — одобрительно реагирует Алексей.
— Так вот, знаете, о чем я давно думаю? — говорит Николай Иванович. — Впрочем, конечно знаете… — Усмехается. — Я люблю динамичные природные системы. А нет более динамичных, чем дельты рек… Но чем больше я узнаю… Нет, не то! Жизнь… Я не могу постичь ее во всех взаимосвязях. Вот почему мне кажется, я понимаю Брайана. Этот первичный гул жизни — он в самом деле должен быть. Неразъятый звук Тайны…
— О, — отзывается Брайан, который сидит, выкрашивая на ладонь табак из сигареты и мешая его с травкой. — Лучше не скажешь: неразъятый звук Тайны…
— Я говорил о Боге, — продолжает Николай Иванович. — Это не абстракция. Для меня Бог и есть это непостижимое чудо жизни… Чудо, понимаете? Прямое свидетельство…
Брайан привычным движением пустой сигаретой собирает с ладони приготовленную смесь. Ему, кажется, слегка поднадоел разговор. Он встает:
— Миш, дунуть не хочешь?
— Не против.
— Тогда возьми магнитофон. Может, услышим чего…
Вдвоем они отходят от палатки, усаживаются на дерево и первым делом раскуривают косяк. Красный тлеющий огонек мерцает в темноте. Потом Брайан включает магнитофон. Слышны фоны, фрагменты птичьих трелей. Проматывает туда-сюда. Одна трель его задевает. Вернее, неожиданный подсвист-завиток в конце. Он достает из чехла серебристую флейту-траверсо и пытается повторить.
Еще раз слушает, еще раз пробует.
— Не так, — пытается вставить слово Миша. — Вот эту ноту, в конце, надо расщепить. У него здесь трель раздваивается и звучит сразу на два голоса, а у тебя чистяк — «ля» — и точка.
— Да я слышу! — отмахивается Брайан. — Он на четверть тона ниже продувает. Как я могу это сыграть? С моими семью нотами?
— Блин, я не знаю как, но ты должен, — настаивает Миша, подхваченный волной дыма. — Иначе они нас уроют своими четвертьтонами, и весь наш проект полетит к черту…
— Миш, я знаю. Просто пока не пойму, как выдуть этот подсвист из моей дудки… — Брайан усмехается. — Давай-ка крутани, попробуем еще раз: не дело сразу обламываться…
