Новый мир, 2009 № 07 - [26]

Если б Леонид оказался в Петербурге, он непременно пошел бы к Блоку, но он жил в Москве — и тут более верного выбора, чем Валерий Яковлевич Брюсов, не представлялось.

Собрав свои публикации, юный поэт отправился к мэтру на суд.

Дальше существует несколько вариантов развития событий: Леонов отчего-то каждый раз пересказывал случившееся в тот день на новый лад.

По одной из версий, навстречу юному поэту вышла кухарка и огорошила его фразою: “Таких он принимает только по пятницам”. Но недаром Леонов был купеческим внуком — он не растерялся и сунул ей рубль. Его впустили. Лёна зашел в холл, увешанный картинами, и сразу же услышал, как наверху начала истошно кричать какая-то дама. Тут Лёна и сбежал.

По другой, менее вероятной, версии Брюсов все-таки принял Леонова, но выслушал равнодушно, разговора не состоялось, рукописей мэтр не взял.

Наверное, и к лучшему, если так. У Брюсова, в отличие от Максима Леоновича, вкус к поэзии был безупречный, и неизвестно еще, как бы сказалась на Лёне Леонове отповедь мэтра. Ведь тексты были совсем еще слабые.

Впрочем, возможно, что Леонов пришел в тот день с поэмой “Земля” — это самая серьезная его юношеская работа, в которой контуры будущего миропонимания писателя видны чуть более внятно, чем в самых первых поэтических, почти случайных проговорках.

Леонов шел к Брюсову, чтобы поговорить на самую серьезную уже в те годы для него тему — взаимоотношения Бога, дьявола и человека.

Поэма, которую Леонов завещал уничтожить, все-таки уцелела, и мы, вопреки желанию писателя, можем в нее заглянуть.

Главный герой поэмы — дьявол. В первой строфе он не называется никак, но определяется как “хитрый”, “бездомный”, “темный”, “безрассудный”.

Во второй строфе он получает имя — “Черный ангел”.

Черный ангел решается на заговор против Саваофа.

“И однажды из ночных пустынь / Он прокрался, притворяясь Белым, / Изгибаясь птицей / И, губами порыжелыми / Как собака на цепи скуля, / Он ударил Бога по деснице. / А в деснице была Земля!”

Бог выронил Землю, и “великий черный Сатана” украл ее.

Здесь в поэме появляется еще одно важное леоновское слово — Вор, так будет называться один из самых известных его романов.

“Солнце настигало, / Жгло огнем расплавленных лучей / Удлиненный череп Вора. / Закрывая впадины очей, / Сатана свернул в концы простора”.

Сатана пытается спрятаться от Бога и одновременно уговаривает украденную им Землю умереть вместе с ним.

“А вверху изстарелся Бог / Под напором изменных тревог, / Издеваясь улыбкою Божьей”, — пишет Леонов, оставляя некое недоумение по поводу того, как же все-таки завершится человеческая история. Над чем издевается Бог? Над своей старостью? Над Вором? Над судьбой Земли?

“Это был первый заговор” — такой строчкой завершается поэма.

Логический конец у поэмы отсутствует, видны явные смысловые провалы, написана она откровенно неумело, но сама задача, поставленная перед собой шестнадцати- или семнадцатилетним подростком, — велика. Отец Леонида, всю жизнь что-то писавший, подобных задач в своем сочинительстве не ставил никогда.

Спустя всего пять лет, в 22-м, Леонов вновь вернется к теме кражи Земли и потерянности человечества в рассказе “Уход Хама”. И впоследствии эта тема станет одной из главных для него еще на полстолетия.

Однако уже на основании этой поэмы мы можем заключить, что семнадцатилетний Леонов помимо Ветхого и Нового Завета знал и так называемые славянские дуалистические легенды о сотворении мира, очевидно повлиявшие на сюжет “Земли”, и частично был знаком с Книгой Еноха — самым ранним из апокрифических апокалипсисов.

Последние две части Книги Еноха сохранились на славянских языках и к началу века были достаточно широко распространены в России. Возможно, эти тексты Леонов читал своему деду и еще ребенком был навек поражен заложенными в них откровениями.

В Книге Еноха впервые озвучена мысль, что именно ангелы научили людей богоборчеству и греху.

Памятуя об этом, мы можем предположить, что Бог у Леонова издевается над людьми, совращенными Черным ангелом. Ведь, согласно Еноху, несмотря на то что ангелы, совратившие мир, наказаны, последствия их деяний остались, и снедаемое грехами человечество неизбежно погибнет.

 

2. Февральское брожение

Состояние умов и общества в начале 1917 года очень хорошо просматривается, когда, к примеру, листаешь подшивку того самого “Северного утра”, с которым напрямую связано очень важное время в жизни и самого Леонида Леонова, и его отца.

Первая и четвертая полосы газеты были, как правило, переполнены разнообразной рекламой и любопытными объявлениями. В № 1 за 1917 год на первой полосе мы увидим объявления о спектаклях Интимного театра, Электро-театра, а также о постановке “Мулен Руж”. На последней полосе той же газеты неизменно продают свиней, ищут нянь, бонн и кухарок. Максим Леонов-Горемыка из номера в номер пишет о поэтах-самородках, крайне редко делая исключение то для местного художника, то для столичного певца, то для поборников трезвости.

Начиная с февраля и “Северное утро”, и сотни других российских

газет все больше пишут о брожениях в Государственной думе. К примеру, в номере “Северного утра” от 17 февраля публикуются шумные выступления ультраправого Владимира Пуришкевича и лидера кадетов Павла Милюкова; и здесь же новые стихи Леонида Леонова: “Нет времени. Есть только человек, / И жизнь его недлинна как зарница, / Люди часто скопища калек,/ Свободны мы? Калеки или птицы? / Вы грезите, пока суровый век / Не повернет железные страницы”.