Новый мир, 2009 № 02 - [26]

А потом в проданную квартиру въехали “какие-то черные, этого только нам не хватало”, как, едва разглядев новых соседей, сообщила Люба собачнице Глафире, с которой у нее было перемирие, потому что как раз накануне Глафира шерсть за своими собаками “наконец-то сама соизволила вымести”.

 

Сначала в квартире никто не жил, а приходили степенные вежливые исчерна-курчавые мужчины и делали ремонт с неместной раздумчивой обстоятельностью. Как ни хотелось Любе придраться к ним, а повода не находилось: шуму они производили мало и грязи на лестнице за собой не оставляли.

Когда ремонт был закончен, окна и полы вымыты и мебель завезена, в подъезде появились новые жильцы. Родом, как потом выяснилось, были они из Сумгаита. Где этот Сумгаит находится, Люба не знала, но помнила, что продавался еще в восьмидесятых такой стиральный порошок в противной, расползающейся при соприкосновении с влагой картонной коробке, да потом куда-то пропал, и вообще был крупчатый, серый, стирал без пены и плохо. “Значить, место негодное, ясно, что сбежали”, — решила про себя Люба.

Хозяина, пожилого седовласого мужчину с прямым длинным носом и карими выпуклыми глазами, звали, как приметчиво зафиксировала Люба, “почти по-нашему”, Арсеном, что напоминало сокращенное от Арсения. Его маленькую приветливую жену звали Ануш, что, в общем, тоже смахивало на “нашу” Анну и звучало по-домашнему ласково и уютно. Высокого, крупного и рано начавшего лысеть сына мать сокращенно звала Мишей, а отец всегда полностью — Микаэлом.

Чернокудрую и синеглазую красавицу, дочь новых соседей, звали Офелией. Люба удивилась такому имени просто потому, что ничего подобного раньше не встречала. А более “продвинутую” Глафиру удивила смелость, с которой у некоторых народов называют детей именами вымышленных литературных героев. Порывшись в еще советском многонациональном прошлом, Глафира, общительная по характеру и роду бывшей деятельности, вспомнила директора мебельного магазина по имени Гамлет, зубную врачиху Эсмеральду и коллегу-товароведа Дездемону.

Мужа Офелии звали вполне привычно-загранично — Артуром, их дочь — Светочкой. А сероглазого и подвижного, как ртуть, сына Микаэла и его русской жены Наташи и вовсе по-деревенски — Карпом.

С удивлением слушала Люба,какпроизносили Ануш и Арсен имя дочери: с четкой буквой “о” в начале и “э” вместо “е” посередине — Офэлия, точно это было название диковинного цветка.

И еще была одна странность: в разговорах между собой новые соседи к имени частенько добавляли непонятное слово “джан”, а если обращались к детям, то “джаник” или “джаночка”. Люба подумала и решила, что это такое второе имя. Оставалось только непонятным, почему оно у всех одинаковое, а любопытничать Люба постеснялась.

Семья добиралась до Петербурга почти десять лет и в два приема. Сначала Арсен, Ануш, Миша и Офелия жили у дальней родни в Ставрополье, потом у другой дальней родни во Владимире. Миша пошел в армию, в инженерно-строительные войска. Ануш занималась хозяйством и дочерью, а глава семьи, строитель по специальности, в любой точке страны ни дня не оставался без работы, причем брался, если надо было, и за самую грязную, не требующую его квалификации.

Миша сразу после демобилизации поехал в Питер, сдал экзамены в инженерно-строительный институт и через три года женился. А спустя пять лет и отличницу Офелию снарядили туда же, поступать в медицинский.

За год до получения диплома педиатра Офелия вышла замуж за Артура, бывшего Мишиного однокурсника. Сначала Арсен помогал молодым оплачивать съемное жилье, а потом семья напряглась, купила квартиру, воссоединилась и осела окончательно. Только Миша с женой и дочкой жили отдельно.

“Старики” и “молодежь” обитали в тесноте, да не в обиде, не богато, а все же в прирост. “Уж прямо слишком”, — с непонятным значением понижая голос, заметила как-то Глафира.

 

Через месяц после вселения Арсен и Ануш устроили новоселье. Сначала для родни со стороны зятя и невестки и питерских армян из диаспоры, с которыми уже успели свести знакомство. Второй день был отдан под соседей.

Когда Ануш, позвонив и представившись через дверь, объяснила, в чем дело, Люба ушам своим не поверила: и свои-то никогда не проставлялись, а тут пришлые и сразу — новоселье.

— Как же без соседей? Разве без соседей можно? — сложив поверх чистенького кухонного передника руки и дружелюбно поглядывая в едва приоткрытую дверную щель, объясняла маленькая Ануш.

Люба еще со вчера глотала слюну, нюхая ароматные запахи, проникающие из соседской кухни и в подъезд, и во двор. Она пробуравила Ануш подозрительным взглядом, сломила в себе какое-то ею самой не понятое сопротивление и кивнула. Ануш довольно улыбнулась и стала вперевалочку подниматься на второй этаж.

Так, впервые на Любиной памяти, третий подъезд слева собрался вместе. К Любиному неудовольствию, в их компанию затесалась и Муська из второго, но тут уж ничего поделать было нельзя, поскольку ее привела с собой год как овдовевшая Августа Игнатьевна, объяснив хозяевам, что Мусенька так помогает ей, так скрадывает ее одиночество, что не взять ее “было бы просто неудобно”.